всемогущие братья

на самом деле давно-давно собиралась написать пост про Джонсонов, но как-то всё руки не доходили
а теперь вот решила
и ещё беспощадный пикспам
и даже милосердно под кат

но сначала немного скучных рассуждений
Я пока так и не посмотрела две последние серии второго сезона
но, конечно, я читаю спойлеры и обсуждения
поэтому я знаю, что там происходит

а ещё я всё думаю, если бы мы играли ролевую, нет не так, если бы я отыгрывала, нет не так
в общем, кем бы я хотела быть что ли?
если свой гендер, то я хотела бы быть Дон или Мамой-деревом или Хелль
потому что они все трое любят Тая
каждая в меру своих сил и способностей

если не свой, то я был бы Тай
мрачный, холодный и идеальный


а ещё я хочу футболку с надписью "бог всего мрачного и холодного"
только хочу, чтобы мрачное и холодное было рисунком
есть футболка The god of и рисунок "камень-ножницы-бумага"
а всё мрачное и холодное это что?
"это бяка-закаляка кусачая, я сама её из головы выдумала"?
а бяка-закаляка это как?
вот и придумываю
пока не получается

и ещё что-нибдуь хочу
а что может быть?
реплика амулета, который мать подарила Таю на свадьбу?
так ведь это само по себе фанатская реплика, если придираться
реплика ангела, которого вырезал Тай? Хотя бы уменьшенная копия
палка от Игдрасиля
клетчатая рубашка, как у Майка Эйдана и прочих любимых
вот и сиди как дурак

зато можно читать фэйсбук Дорогого Джареда
читать фэйсбук Тима Бальма или Скилтона или даже мелкого и мерзского золотоволосого Дина О'Гормана тоже, в общем-то, можно, но скучно

начинала смотреть Джонсонов только потому что там Дин
и начала смотреть Быть человеком
поэтому смотрела по серии друг за другом, чтобы не разлучать надолго Дина и Эйдана
а в Джонсонах, хлобысь - и Дорогой Джаред
хлобысь - и Эммет Скилтон, который похож на мою бабушку. Особенно подбородок, нижняя половина лица, не знаю, общее строение
и это так радует
хлобысь - и красивые виды Новой Зеландии
хлобысь - и зацепило, поволокло...

и как обещала, слайды
(сложно догадаться, но на самом деле это был пост любви Дорогому Джареду)

ещё много Тая

@темы: лытдыбр, дорогой Джаред, такие волшебники, новозеландская трава с вкраплением Скандинавии

---

Крисхемсвортнетупой и очень хороший

у него День рождения оказывается 11 го августа
а я как-то и пропустила почти
я как-то вчера как раз задумалась, а когда у него собственно
да вот же

30 лет Крису
(жутко, жутко сквикает, что Томушка старше. Просто даже не хочу об этом думать)

А Крис он очень хороший
ну правда

и ещё давно думала как-то, поняла, что вот если так честно ответить на вопрос, кто лидирует в категории "валить и трахать"
конечно, первое место занял бы Крис

но его нельзя валить и трахать
он сам мать отец
у него жена, которую многие почему-то не любят, а я пока не знаю
я пока подумаю
у него Том

а вообще, по-честному, никого нельзя валить и трахать
Потому что все чьи-нибудь отцы, мужья или сыновья

но вообще не об этом
поздравляю Криса Хемсворта и, пожалуйста, пусть у него всё будет хорошо
ну правда










Столько долгих лет замыкал я этот круг

@темы: пролюбовь, а ещё я в неё ем, лытдыбр, ой, я открыл Америку, такие волшебники, ас из асов, красота

---

Девушка без адреса

Посмотрели фильм "Лос-Анджелес без карты"
у Теннанта трогательная тонкая шейка
и он даже в 98ом преступно прекрасен

Интересно, уважаемый Эрмитаж смотрел этот фильм?
ну просто ему, наверное, было бы не лишним посмотреть, что бывает с Ричардами, которые бросают свою жизнь в Англии и срываются в Америку
но это так
Это к делу не относится

Фильм по роману
Надо будет почитать потом
Чтобы понять такая же главная героиня сука меркантильная там, или это просто меня переклинило

Теннант прекрасен
обжёгся сосиской, когда варил её при помощи электропровода, ибо не было возможности приготовить еду по-другому
Теннанта постоянно били, и он красиво падал
Теннант постоянно менял рубашки
Теннант работал чистильщиком бассейна!! и танцевал яростно под оркестр советской армии!! я хочу гифочек, о да, я очень хочу гифочек

У Теннанта не было химии с девушкой, которую он вроде как любил
(правда вот снова непонятно зачем ему такое счастье?)
но была химия с плакатом Джонни Деппа (плакат этот он верно перевозил с собой с одного места жилья на другое)
говорят, у них там с девушкой был неубедительный секс
ну, плакат Джонни Деппа не одобрял
не знаю, я как-то не заметила и не поняла
я смотрела на его спину и плечи
по-моему, это вполне убедительно

а ещё я очень боялась, что они поженились в Лас-Вегасе (правда я так и не поняла, в Лас-Вегасе или нет, это было наше предположение)
и я думала, может, это потому, что девушка не хотела засчитывать брак с ним?
откуда-то у меня в голове информация, что браки, заключённые в лас-Вегасе недействительны
то ли в фильме каком это было, то ли ешё где
но я могу и ошибаться
но девушка и без того оказалась меркантильной сукой


Полагаю, я посмотрю фильм ещё раз
потому что из озвучки фильма я услышала только несколько слов
остальное мы озвучили сами
что тоже неплохо

@темы: кино, вино и домино, лытдыбр, "доктор едет, едет"

---

ну и раз уж роюсь по старым записям

несколько лет назад наткнулась на группу про Хабенского
и там всякие разные обсуждения
в том числе про Плахова и уход Хабы из "Убойной силы"
и было предложено совместными усилиями написать фанфик
и было взято за основу, что Плахов в сериале закончился потому что его убили
дальше уважаемый Автор фанфик забросил, оставив Плахова в морге, а прочих оперативников скорбящими в кабинете
я подумала, что нельзя так поступать с героями детства
и получилось то, что получилось

Повисла тяжёлая тишина, никто не мог вымолвить ни слова, казалось, что воздух вокруг стал плотным, и всё как будто немного посерело. Дохнуло чем-то нездешним и немного опасным. Дверь беззвучно открылась («Почему не скрипнула? Она же всегда отвратительно скрипела, и я всё собирался петли смазать, да руки не доходили» - удивлённо и как-то не к месту подумал мимоходом Рогов) В кабинет вошли двое мужчин, один высокий и худощавый с седой головой и тонкими чертами лица. Он был одет во всё чёрное, на пальцах сверкали причудливые серебряные перстни, а осанка была царственная, что у твоего лорда. Второй был ниже, лицом попроще, а в глазах мелькали, будто затаясь, озорные искорки.
- Выдайте нам Плахова, – не терпящим возражений тоном сказал высокий мужчина, и Вася Рогов, как в тумане, встал, оглянулся на мужчин и повёл их к моргу. Остальные оперативники остались на своих местах и не произнесли ни слова. В морге седой наклонился над Плаховым, долго вглядывался в его лицо, потом приложил ухо к груди, будто надеялся услышать биение сердца. Кивнул удовлетворённо и с заметным облегчением сказал: «Всё в порядке, Лас. Успели»
Лас облегчённо выдохнул, смешливые искорки открыто засветились в его глазах, а пухлые губы непроизвольно расползлись в широкую улыбку.
- Что успели? – с надеждой спросил Рогов – Вы хотите сказать, что он.. жив?
Вася поверил этим странным визитёрам сразу, он поверил бы кому угодно, а эти мужчины сейчас давали надежду. Дикую, необоснованную казалось бы, но всё же надежду.
- Завулон, а что со свидетелем делать? – встревожено спросил Лас – Он, кажется, способен слишком многое понять. Будем ликвидировать? – он хищно сощурился, потёр руки и цыкнул зубом. И Рогов почему-то совсем не испугался этих страшных слов, понял, шестым чувством понял, что надо смотреть не на то, что говорит этот странный Лас, а на то как говорит. Говорил дурашливо, Васе понравилось и чем-то напомнило Плахова. Того тоже иногда прорывало на непонятное веселье.
- Не торопись, Ласушка, – сквозь зубы процедил Завулон и посмотрел на Рогова пронзительным взглядом, будто рентгеном его всего просветил, насквозь увидел – Он нам помочь может.
Лас согласно кивнул и одобрительно поднял вверх большой палец.
- Вася, ты любишь своего друга? – серьёзно спросил незнакомец Рогова
- Очень, – искренне ответил Вася и не удивился совсем, что его назвали по имени, не до таких мелочей сейчас было, надежда в нём разгоралась всё сильней.
- Ты хочешь ему помочь? – почти мягко спросил Завулон
- Хочу, – едва слышно ответил Рогов и облизал отчего-то пересохшие губы – А это возможно?
- Ничего невозможного нет, Вася, – наставительно сказал Завулон – Потребуется переливание крови и жизненной силы. Скажи, ты сможешь сейчас вспомнить что-нибудь радостное? Только хорошо подумай, прежде чем ответить, это важно, Вася.
Рогов задумался. Последнюю неделю ему казалось, что ничего радостного в его жизни нет. Заедали семейные проблемы, наступившая полоса безденежья и головные боли с похмелья. Но это всё ерунда, он вспомнит радостное, если это может помочь Игорю.
- Смогу, – уверенно ответил он после небольшого раздумья – Только вот насчёт крови… - замялся стеснительно, замолчал
- Что боишься? – поддел его Лас и насмешливо фыркнул – Да ты не бойся, это как комарик укусит. Большой, правда, комарик. Ну, или вампирчик. Ма-а-а-аленький, – он показал пальцами, какой именно ма-а-аленький, и Рогов тоже не сдержался, фыркнул.
- Лас, замолчи – сурово оборвал веселье Завулон – Мы время теряем. Так что там за сомнения насчёт крови? – хмуро обратился он к Василию.
- У нас группы разные, и резусы тоже. Я типа положительный, а Игорёха отрицательный, я его всегда этим дразнил, – он посмотрел на бледное заострившееся лицо Игоря и жалобно всхлипнул. Казалось, что у него отобрали только что подаренную надежду, он не сможет помочь, а всё из-за разных резус-факторов. О, он с удовольствием сам стал бы отрицательным, только бы Игоря спасти.
- Не журысь, хлопче, – прокартавил Лас и мягко положил руку Васе на плечо – Это неважно, все эти резусы, все эти группы – пустая формальность. Всего лишь символ, главное желание помочь. А ты ведь хочешь помочь? Ты ведь его любишь?
- Очень, – кивнул Вася и снова поверил странному мужчине – Очень хочу помочь и очень люблю.
- Ну вот и хорошо, – снова мягко сказал Завулон, – Давай-ка левую руку, я тебя сейчас иголочкой уколю.
Он порылся в кармане элегантного пиджака, вынул одноразовую медицинскую иголку в стерильной упаковке, прицелился и ловко ткнул её в вену Рогову. Закапала кровь, но капли не долетали до пола, а исчезали, растворялись в воздухе. Вася удивлённо захлопал ресницами, недоумевая, как же это происходит.
- Не думай об этом, – властно приказал Завулон, – Не отвлекайся, вспоминай хорошее.
Василий судорожно сглотнул, кивнул, крепко зажмурился для верности и стал думать о хорошем. Вспоминались эпизоды, связанные с Игорьком: их перевод в новый отдел, фикус, с которым вечно возился Игорь, разборки с бандитами по поводу крыши, бутылка, выскальзывающая из-под мышки, Толик, заладивший про корову, которую они доят, и стоящий рядом Плахов. Он просто стоял и молчал, но Васе от этого было не так страшно, и казалось, что он может встретиться лицом к лицу со всеми бандитами мира, лишь бы стоял рядом Игорёк, лишь бы они были вместе. А потом вспомнилась опасная далёкая поездка, мыс Доброй Надежды, и почему-то особенно ярко вспомнилось, как пытались заработать деньги на улице. Барабан и разухабистое: «Ай-я-яй убили нег.. Васю, убили гады убили»
Рогов вымученно улыбнулся и понял, они не умрут, они ещё долго-долго не умрут, и у него, и у Игорька всё ещё будет хорошо.
- Хватит! – снова властно сказал Завулон и аккуратно вытянул иголку из вены, – Ты ему здорово помог. Как ты? Стоять можешь?
Показалось, или в голосе этого холодного мужчины и правда промелькнула забота? Вася удивлённо посмотрел на него, но лицо Завулона вдруг начало бледнеть, а всё вокруг гаснуть. В ушах зашумело, и Рогов провалился в непроницаемую темноту и тишину.
- Перестарался, – спокойно констатировал Завулон, – Но это не страшно, зато Городецкого вытянул. Лас, помоги ему, а я пока Антоном займусь.
Лас послушно кивнул и стал самозабвенно приводить Рогова в чувства. Бесцеремонно лупить по щекам и поливать невесть откуда взявшейся холодной водой. Вася слабо постанывал и мычал что-то невразумительное, но глаза открывать не собирался.
- Вот ведь упрямый какой, – удивлённо-восторженно прокартавил Лас и решил прибегнуть к радикальным мерам. Достал из кармана серебристую фляжку, воровато оглянулся на Завулона, убедился, что тот не видит, отхлебнул предварительно сам, а потом осторожно влил глоток в рот Васе. Ощутимо запахло хорошим коньяком.
«Пока сделаю вид, что не вижу» - решил Завулон и сам поразился своему терпению «А позже серьёзно поговорю с этим обалдуем. А лучше сразу с Гесером» Он на миг блаженно прикрыл глаза, представил, как Пресветлый пропесочит потом своего бестолкового подопечного, но мгновенно избавился от сладких грёз и занялся более важным сейчас спасением не до конца умершего.
Рогов закашлялся и открыл, наконец, глаза.
- Ну вот и молодец! – улыбнулся Лас, подмигнул и убрал фляжку обратно в карман, – Перестарался немного, видно, сильно друга своего любишь.
- Сильно, – согласился Вася. Он уже ничему не удивлялся, все силы ушли к Игорю, это он чувствовал. Но он не жалел, косился в сторону Завулона, колдующего над Плаховым, видел, как щёки Игоря наливались румянцем, разглаживались морщины, а потом произошло чудо: друг хрипло прерывисто задышал. Но задышал же!
- Гесер, – пробормотал Игорь и с трудом открыл глаза – Гесер, там…
- Успокойся, Городецкий, – холодно сказал Завулон – Там уже всё хорошо, тем взбесившимся Тёмным я лично задал трёпку. А тебе нельзя разговаривать. Отдыхай, ты снова прошёл по краю, мальчишка, – скривился презрительно, но в глазах его мелькнула всепоглощающая нежность. Плахов слабо улыбнулся, поймал этот взгляд, вобрал его в себя и успокоено закрыл глаза. Теперь он спал, и было понятно, что этот сон будет целительным.
- Почему Вы называете его Городецким? – удивлённо спросил Рогов, – И кто вы вообще такие? – задал он, наконец, вопрос, который на самом деле хотел задать уже давно. А теперь вот время подошло.
- Потому что он Антон Городецкий, оперативник Ночного Дозора и мой куратор, – радостно сказал Лас
- Оперативник, – зачарованно сказал Вася – Кажется, из всей непонятной тирады он выловил только это, – Ему хорошо?
- Ему хорошо, – ответил за Ласа Завулон – Вы отпустите его.
- Отпустим, – кивнул Вася
- Это был не вопрос, – надменно сказал Завулон, но в глубине его глаз и красивых тонких губ таилась добрая усмешка.
Кажется, всё было хорошо. Плахов, или как теперь его называли Городецкий, этого заслужил. В этом Вася точно был уверен. А ещё понимал, что они теперь навсегда повязаны, в нём теперь его кровь и его силы. И это было приятным знанием и ощущением...

@темы: буквы, с которыми я играю, любить Иных - тяжёлый крест

---

старые-старые сказки

ну и ещё несколько зарисовок, написанных в 12 лет, когда деревья были больше, мороженое дешевле, а я, несомненно, лучше...

*****

У Сказочника был сын. И в этом не было ничего удивительного, сыновья ведь есть у многих.
Именно поэтому Сказочник огорчался. Его сын был самый обычный, немного ленивый, немного озорной, немного вредный. Словом, мальчик, как мальчик.
Он любил гулять с друзьями, ловить рыбу, лазить по деревьям и играть в футбол. Его штаны и рубашка всегда мялись и пачкались. Его ноги вечно были в синяках и царапинах, и Сказочнику приходилось покупать много зелёнки. Его волосы были огненно-рыжие и всегда лохматые.
Сын Сказочника не любил ничего сочинять, не любил смотреть на луну или на восход солнца, не любил слушать тишину леса, пение птиц, свист ветра и шорох дождя.
Сказочника это огорчало. «И в кого ты такой уродился?» - грустно спрашивал он, когда сын вместо того, чтобы любоваться природой и сочинять вместе с папой красивые сказки, рвался просто погулять.
Мальчик виновато вздыхал, пожимал плечами и покаянно шмыгал носом. А сам бережно придерживал карман брюк, в котором лежала упавшая с неба звёздочка. Вечером предстояло аккуратно прикрепить её на место.
«Ладно уж, иди!» - обречённо говорил Сказочник, и сын радостно бежал на улицу.
У него было очень много забот: надо успеть сказать Птице, которая улетает в Африку, чтобы она передала привет их общему другу крокодилу Сэммику. Надо поговорить со Старым деревом, которое растёт во дворе, чтобы оно не обижалось и не думало, что все его забыли. Надо найти для Лягушки-царевны, которая жила в луже, подходящего жениха, а то она жаловалась, что устала быть лягушкой и очень хочет замуж. Надо договориться с Ветром, чтобы он нагнал тучек и устроил дождь. Дождь будет шуршать по крыше их дома, и Сказочник под его задумчивый шорох напишет красивую добрую сказку. А вечером надо обязательно повесить обратно на небо звёздочку.
Жаль, что нельзя оставить её себе, прикрепить на цепочку и подарить маме. Звёздочка бы очень подошла к её красивым глазам.
У Сказочника был сын. И в этом не было ничего удивительного, сыновья ведь есть у многих…

*****

Вчера я поссорился с помидором. Теперь я совсем одинокий. Да, смешно, но ведь это правда.
Я живу в Москве один. У меня здесь ни родственников, ни друзей, ни даже просто знакомых. В таком огромном городе – никого.
Права была мама: не надо было ехать в Москву, учился бы себе у нас, в Пскове. Чем плохо? Так нет, потянуло дурака в столицу, захотелось учиться в МГУ.
И вот теперь один. В маленькой комнате, в которой письменный стол, дышащее на ладан кресло-кровать и несколько книжных полок.
С детства учился в каждой ситуации находить что-нибудь хорошее. В этой пустоте хорошо то, что никогда не будет беспорядка. Да, невесёлые мысли.
Конечно, из дома приходят письма. Но пока они дойдут! А так тепло на душе становится, когда получаю письмо. Мамины мелкие, словно бисерные строчки, папины – летящие, размашистые. Даже братишка Василёк что-то карябает цветным фломастером. И непременно картинка – домик, над которым дым из трубы и улыбающееся солнышко. Один лучик красный, другой – жёлтый. Я когда маленький был, тоже так рисовал.
И вот недавно зачем-то зашёл в цветочный магазин, долго толкался там без дела, не пойми с чего, купил помидор в маленьком пластмассовом горшочке.
В своей комнате поставил на подоконник. И сразу стало как-то уютнее. И не так одиноко. Приходишь домой и знаешь, что тебя ждут. Ведь действительно мой помидор ждёт. Ждёт, когда я полью его, разрыхлю землю в горшочке, протру влажной тряпочкой каждый листок. И, удивительно, но мне самому приятно это делать. Вот мама удивилась, если бы увидела. Дома она меня с трудом заставляла свои многочисленные цветы поливать.
А вчера я поссорился с помидором. Весь день у меня с утра не заладился. Сначала долго стоял на остановке, продрог, как цуцик. Плюнул на всё и пошёл пешком. Бежал, как спринтер на дистанции, и благодаря этому не опоздал. Когда переходил дорогу, меня обрызгала какая-то машина, все джинсы теперь мокрые и грязные. Потом нахамил преподавателю. Сразу извинился, но всё равно неприятно. Писем из дома долго нет…
Когда пришёл домой оказалось, что потерял сто рублей. Вот тут я совсем сорвался с тормозов, наорал на помидор, не полил его, вообще хотел выкинуть, но решил, что зачем тогда тратил деньги.
Но так как совсем без общения нельзя, я решил помириться с помидором. Купил в цветочном магазине удобрение и, придя домой, ласково сказал: «Слушай, старик, не обижайся, а? Просто так получилось. Не сердись. Я вот тебе удобрения купил»
Помидор застенчиво покраснел.
Я полил помидор удобрением, протёр каждый листок и, ей Богу, на душе стало легче.

*****

Взявшись за руки, они уходили вдаль по ленте шоссе. Они не помнили, что было до этого и не знали, что будет дальше. Но им было всё равно. Главное было то, что они шли вместе, а впереди было бесконечное, уходящее вдаль шоссе. Её мать стояла и с лёгкой грустью смотрела им вслед. Она прекрасно всё понимала и помнила, как она и её муж точно так же шли вместе вдаль. И мать шептала им вслед: «Дай Бог вам счастья, дети! Пусть в вашей жизни всё будет хорошо» Мать была абсолютно спокойна за дочь. Потому что чувствовала, что выбор у дочери правильный, и ей будет хорошо с этим человеком.
Мать вздохнула, последний раз посмотрела им вслед и одиноко пошла домой. Навстречу ей вышел муж. У него на плече был небольшой рюкзак. Он сказал ей: «Пойдём?» И она поняла. Оглянулась на дом, взяла мужу за руку и они пошли.
Взявшись за руки, они уходили вдаль по ленте шоссе. Они вспоминали до мельчайших подробностей свою прежнюю жизнь и догадывались, что будет дальше. Но им было всё равно. Главное было то, что они шли вместе.
Она оглянулась назад и увидела одинокую фигуру женщины, которая с лёгкой грустью смотрела им вслед. «Мама» - поняла она, и ей стало совсем спокойно и хорошо.

@темы: ориджинал, буквы, с которыми я играю

---

старое

ориджиналы писать, наверное, тяжелее, чем фанфики
надо ведь полностью придумывать людей и всё остальное
давно
и, как водится, неправда

Догнать комету

20 июля
(воскресенье)
- Андрей!
Нет ответа
- Андрей!
Никакого ответа
- Куда же он подевался? Андре-е-е-ей!
Откуда-то сверху спрыгивает Андрюша, толкает меня, и мы вместе падаем на траву. Вся Андрюшина одежда снова мятая и, кажется, порвалась, но ему, как всегда, нет дела до таких мелочей, а вот я волнуюсь о состоянии своей рубашки, поэтому вскакиваю и придирчиво оглядываю себя: не испачкался ли.
-Чего тебе, Валерка? – нетерпеливо спрашивает он. Видно, что я отвлёк его от какого-то важного дела, мысленно он не здесь, торопится вернуться к прерванной работе.
- Андрей, завтра приезжает папа. Он будет здесь целых три дня, представляешь?!
- Вот это да! – удивлённо-радостно вскрикивает Андрюша, от избытка чувств обнимает меня и снова валит на землю. Вскакивает. Издаёт воинственный клич и залезает наверх, откуда спрыгнул.
Я стою возле нашего сарая и смотрю на крышу. Там Андрюшины владения, какие-то его самодельные приборы, которые он вечно пытается совершенствовать.
- Валерка! – кричит он мне сверху и радостно улыбается – А я ведь телескоп доделал. Мы с тобой залезем на крышу и будем наблюдать, как папа пойдёт со станции. Мама ведь не разрешила пойти его встречать?
- Ага. Не разрешила.
- Ну и ладно. Мы в телескоп понаблюдаем. Ура, Валерка! Валерка-а-аа!
Он прыгает по крыше, и железо стонет под его ногами. Я ещё немного любуюсь им, потом придирчиво поправляю рубашку, разглаживаю воротник и ухожу в дом. Я не дочитал книгу, остановился на самом интересном месте.
Когда-то давно мы с Андрюшей прочитали «Тома Сойера» Мальчик мой был просто очарован и долго потом ещё бредил приключениями. Для меня же он всегда был самым сказочным, самым любимым приключением.

Прошло десять лет с того солнечного дня. Через неделю у брата свадьба, и я, как сентиментальный дурак начал эти записки. Может, со временем они перерастут в летопись их семьи? Их семья, а как же буду я? Ведь только рядом с моим мальчиком я чувствую себя по-настоящему счастливым.
Кого я сейчас обманываю? Когда я был с ним рядом? Вся моя жизнь – попытка догнать его. Он рвётся вперёд, оставляя меня позади, не видит, что он смысл моей жизни и моё счастье.
Вы когда-нибудь пробовали догнать комету? Это, чёрт возьми, невозможно…
Андрюша уже с восьмого класса чётко знал, чего он хочет. После школы пойти в армию и честно отдать свой долг перед Родиной. Об этом странном долге мы часами спорили до хрипоты, но переубедить упрямого мальчика было невозможно. Единственное, что удалось сделать папе - это уговорить его не связывать всю жизнь с военной службой.
Вообще родители странно отнеслись к его решению. Папа в основном не комментировал ничего, но явно у него в голове были какие-то мысли на этот счёт. Мама переживала, но надеялась, что к окончанию школы Андрюша изменит своё решение, поступит в престижный ВУЗ, найдёт себе солидную и высокооплачиваемую работу.
Кажется, только я один понимал, что брат настроен очень решительно, и никому не удастся сдвинуть его с прямого пути.
Я бесился и страдал, понимая своё несовершенство, понимая, что мы совсем отдалимся с Андрюшей друг от друга. И я не знал, чего я хочу от жизни, задумывался, а чем же мне заняться, куда применить себя, куда деть такого нелепого и бестолкового.
Мне даже в голову не пришло бы думать об армии. Во-первых, я понимал, что мама просто не пережила бы и моего ухода. Во-вторых, у меня были другие взгляды на долг перед Родиной.
К концу десятого класса я понял, что хочу поступать на филфак. Не последнюю роль в этом сыграла наша учительница литературы, и здесь не было ничего удивительного, Наталья Юрьевна умела влюбить в себя кого угодно, умела увлечь и позвать за собой. Иногда мне кажется, что если бы Наталья Юрьевна была математиком, я бы задумался о поступлении в Политех. Одно я знал точно, я хочу быть педагогом.
Я не знал, как рассказать об этом решении семье. Особенно меня волновал Андрюша. Родители в конечном счёте смирятся, они ведь хотят, чтобы их дети были счастливы, могут понять и принять очень многое.
Быть педагогом само по себе неплохо и даже благородно. Но быть филологом при этом…
С самого детства мальчик мой воспитывал из себя и заодно из меня тоже (раз уж я был рядом и буквально под руку повернулся) настоящего мужчину.
У него были свои представления об этом понятии, и я готов был с радостью следовать его воле, но в чём-то не мог с ним согласиться.
Мы спорили с ним даже в мелочах, но во многом эти мелочи определили дальнейшее развитие моей жизни.
К примеру, взять наши имена. Родители, бабушки-дедушки и многочисленные тётушки-дядюшки всегда называли меня Валериком. Тётя Мила пыталась даже называть меня Лерочкой, но тут уж я и сам взбунтовался и популярно объяснил ей о различиях между мальчиками и девочками. Андрюша сердился, кричал, что я должен быть мужчиной, что начинается всё с мелочей и нельзя допускать никаких телячьих нежностей. Он всегда звал меня Валеркой и даже на уровне слов боялся нежности. Я понимал, что никогда не осмелюсь вслух назвать его Андрюшей, только решительное и мужественное: Андрей. Я сдерживал себя, всё-таки спокойствие и радость братишки были мне дороже. Смешно, конечно, но это если со стороны посмотреть. Для меня же всё это было и остаётся крайне важным.
Конечно, потом я рассказал о своих мыслях относительно дальнейшей жизни, родители отнеслись к моему желанию с пониманием, но Андрюша долго не мог с этим смириться, не мог меня простить, наверное, он считал меня предателем. Мне свойственно преувеличивать и гротескно видеть многие события, действия, слова и мысли, но я уверен, что с этого момента между нами пролегла ещё одна трещина. Мне было мучительно больно потому, что я всегда ощущал себя цельным только рядом с Андрюшей. Каждая подобная трещина разрывала меня изнутри.
Последний школьный год мы с братом готовились ко взрослой жизни. Каждый в меру своих понятий и представлений. Я штудировал учебники, Андрюша же не очень переживал об экзаменах, ему главное было просто получить аттестат, а оценки его уже не очень волновали. У меня выходила золотая медаль, и родители мной невероятно гордились. На самом деле, я не стремился к этому, так получилось случайно. Не могу сказать, что меня так уж прямо радовала медаль, ведь я чувствовал своё несовершенство и понимал, что никогда не смогу быть достойным находиться рядом с Андрюшей. Это не комплекс неполноценности, это объективная реальность, и я прекрасно отдаю себе в этом отчёт.
Мальчик мой старательно готовил себя к армии, изучал книги по стратегической подготовке, военную историю, особенно он любил биографию Суворова, знал, пожалуй, всё об Александре Васильевиче.
Я сутками просиживал за классическими произведениями, читал критические заметки и статьи – готовился к экзаменам одним словом.
Андрюша не упускал случая подразнить меня, задеть каким-либо образом, но иногда он просил меня почитать вслух Достоевского. Особенно он полюбил «Идиота», и я три раза прочитал его вслух от начала и до конца. Вообще у него был хороший вкус и необычные взгляды на события. Иногда мальчик мой с жаром вступал в диспуты на уроках литературы, с убеждением отстаивал свою точку зрения, Наталья Юрьевна приходила в ужас от некоторых его идей, но мужественно держалась и убеждала упрямого ребёнка. Потом Андрюша, так же неожиданно как загорался, сникал, замыкался в себе. Из него приходилось каждое слово чуть ли не клещами вытаскивать. Наверное, он был трудным учеником. Неудобным для педагогов. А я иногда умел угадывать его настроение, как он поведёт себя в дальнейшем, чего можно ожидать. Впрочем, это неудивительно, мы ведь росли вместе, и я был с ним рядом, вернее, пытался его догнать.

23 июля
(среда)
Ездили на два дня с Андрюшей и Соней на дачу. Вообще я не очень хотел, но Соня меня уговорила. Она так радовалась возможности вырваться за город, так ждала эту поездку. Брат, глядя на неё тоже улыбался, ну а я всегда неимоверно счастлив видеть моего мальчика радостным.
На даче я послушно помогал Соне готовить еду, мыл полы и вытирал пыль с буфета и книжных полок, а потом, повинуясь какому-то странному хозяйственному порыву, решил выстирать занавески на окнах, которые никто не стирал уже несколько лет, всё руки не доходили.
Нашёл на чердаке жестяное корыто, притащил воды из колодца, нагрел её над костром и с энтузиазмом принялся за дело. По двору летали радужные мыльные пузыри и громкие Андрюшины вопли. Он, как ребёнок, скакал вокруг корыта, дразнил меня енотом-полоскуном и пытался спустить на воду кораблик, который на скорую руку смастерил из подвернувшейся газеты. Соня сидела в гамаке, делала вид, что читает книжку, а сама с интересом наблюдала за нами. Я невозмутимо достирал, развесил занавески на просушку, а оставшейся водой окатил Андрюшу. Он стал похож на взмыленного коня, и Соня весело засмеялась, ожидая от него ответных действий.
Брат сначала просто ошалело молчал, сжимая в руках безнадёжно промокший кораблик, потом с рычанием бросился на меня, повалил на землю и продемонстрировал все тактики ведения ближнего боя, которым его научили в армии. Соня смеялась и хлопала в ладоши, а я совершенно по-идиотски улыбался, вспоминая наше детство и потасовки, в которых Андрюша, конечно, всегда побеждал.
Потом мне пришлось стирать и развешивать на просушку и нашу одежду, а пока она высыхала, пришлось ходить, завернувшись в простыни – не нашлось ничего, чтобы переодеться. Андрюша сказал, что мы похожи на древних римлян, и это почему-то вызвало много веселья.
Перед сном мы долго сидели на веранде, пили чай из огромных пузатых кружек, обсуждали предстоящую свадьбу, а я изо всех сил сдерживался, чтобы не проболтаться о своём подарки раньше времени, не испортить сюрприз. Потом Андрюша с Соней ушли спать, а я забрался на чердак и долго рылся в коробках со старыми игрушками.
Нашёл небольшой телескоп и мгновенно вспомнил солнечное лето, Андрюшу, который брал меня иногда с собой на крышу, ночью мы смотрели звёзды, а днём наблюдали за соседями или ждали папу, когда он приедет из города и пойдёт со станции.
Потом я долго перебирал на полках старые книги, нашёл свои рисунки, бумажки с игрой в слова и морской бой, какие-то Андрюшины чертежи и схемы.
Уже под утро я уснул, свернувшись клубком на старом детском диванчике, сжимая в руках книжку про Тома Сойера.
На следующий день я спал долго, меня никто не разбудил, и я отдохнул, кажется, на неделю вперёд. Потом мы втроём лениво потягивали вино из бутылки, которую брат жестом фокусника достал из рюкзака, и с широкой улыбкой водрузил на стол под наши и Соней одобрительные возгласы.
А потом пришлось возвращаться в город. В переполненной электричке Андрюша стоял, а мы с Соней сидели, уютно прижавшись друг к другу, и мирно дремали.
Хорошие получились эти два дня. Добрые и солнечные, почти как десять лет назад.
Видимо, слишком холодно, пусто и одиноко мне было два невыносимых года без моего мальчика, пока он служил на благо Родины. В эти два года я привык жить воспоминаниями.
Чаще всего я вспоминал лето перед пятым классом. Нам с Андрюшей исполнилось десять, мы закончили начальную школу и были значит совсем уже взрослыми. Впереди нас ждал пятый класс, новые учителя, новые предметы и, конечно, всё только самое доброе и самое светлое.
В тот год мы всё лето провели на даче, я почитал «Преступление и наказание» и полюбил Достоевского, вызывав тем самым умиление и восторг у маминых подруг. Брат научился отжиматься на кулаках, вызывав восхищение и восторг у мужей тех подруг.
В то лето мы ходили купаться на озеро или в лес собирать чернику (руки и губы ещё долго после этого оставались синими, и всё время чудился одуряющий аромат леса, мха и ягод) Катались на велосипедах, играли в бадминтон или качались в гамаке. Ещё мы ходили к железной дороге, раскладывали на рельсы пробки от пивных бутылок и ждали, пока по ним проедет поезд. Получались красивые металлические пластинки, которыми мы играли в «чику» Я прочитал об этой игре в книге «Уроки французского» и очень захотел тоже попробовать. Но мне казалось неправильным играть деньгами, пришлось искать выход. Конечно, делать такие пластинки – это была идея Андрюши, я бы не додумался.
В конце лета начались затяжные дожди, а я простудился и заболел. Так нелепо! Мы с Андрюшей любили гулять босиком, с удовольствием играли и брызгались в лужах, для братишки это было совсем нестрашно, его закалённый организм, наверное, и не заметил ничего, а вот я простудился.
Мама переживала, но мы не могли уехать в город потому что в квартире в это время папа и его брат дядя Петя делали ремонт.
Мне пришлось целыми днями лежать в кровати, я очень страдал от того, что не мог читать, уставал слишком быстро. Мне в голову приходили какие-то странные мысли и образы, лениво заполняли всё моё время и пространство. Вообще мне отчасти нравилось это состояние полубреда, эти липкие объятья жара. Но в то же время я не мог бездействовать, мне хотелось скорее выздороветь и снова кататься с Андрюшей на велосипеде, ходить на озеро и собирать в лесу прохладную чернику.
Мальчик мой, кажется, волновался за меня сильнее, чем я сам. Он собирал с кустов малину и заставлял есть её, как можно больше, буквально силой заталкивал мне в рот горсти ягод. Ещё он дежурил возле моей кровати и мгновенно выполнял все мои просьбы. Попить, укутать получше одеялом - знобит, убрать одеяло – жарко. Иногда он просыпался ночью, подходил к моей кровати и долго пристально смотрел на меня, видимо, чтобы убедиться, что всё в порядке. Ещё он смачивал полотенца холодной водой и укладывал их мне на лоб и на запястья. Я это точно знаю потому, что во время болезни почти не мог уснуть.
Болезнь прошла внезапно. Просто однажды утром я открыл глаза и не почувствовал никакого жара и боли. Хотелось вскочить и бежать куда-нибудь далеко и долго-долго, или сесть на велосипед и до изнеможения крутить педали, мчаться навстречу ветру. Тело, казалось, радостно пело.
- Андрей! – громко сказал я и счастливо засмеялся – Андрей! – повторил настойчивее – Я не болею больше.
Андрюша проснулся от моего голоса. Удивлённо посмотрел на меня и тоже засмеялся. Потом резко стал серьёзным и хмуро сказал: «Вот и молодец. Не ори»
Я заметил, что он часто стал прятать свою радость за хамством и хмуростью. Кажется, он думал, что таким образом становится взрослее
Мама сияла от счастья и уверяла, что меня вылечил чудодейственный отвар из лечебных трав, рецептом которого с ней поделилась наша вредная соседка Зоя Борисовна. Я послушно кивал и продолжал пить этот отвар. Для профилактики.
Но я-то знал, что вылечил и спас меня мой дорогой мальчик.

24 июля
(четверг)
Когда брат был в армии, я ни разу не приезжал его навестить, знал, что так будет правильнее. Родители часто его навещали. А я только хмуро бросал: «Ну передайте ему привет»
Я был у него только один раз, на принятии присяги. Увидел обритого Андрюшу в красивой парадной форме, и сердце странно сжалось от непонятной тоски. Конечно, я ничего не сказал и постарался быть радостным, и даже широко улыбался изо всех сил. Но мы с братом теперь не были похожи, а это оказалось действительно страшно.
В тот день я лёг очень поздно и всё никак не мог уснуть, лежал, уставившись в потолок. И думал об Андрюше.
Почему-то вспоминал, как я волновался перед поступлением в институт, ждал результата вступительных экзаменов, места себе не находил. Брат сердито шипел, что нельзя быть такой истеричной барышней, ещё успею обабиться, когда начну учиться в институте благородных девиц. Я не обижался на моего мальчика, почему-то у меня была уверенность, что он тоже волнуется о результатах, только тщательно это скрывает. Я оказался прав и не знаю, удивляться мне этому или нет. За столько времени я так и не научился верить Андрюшиному показному равнодушию.
В день объявления результатов я пришёл в институт раньше всех, кажется. По крайней мере, ещё до открытия. Долго топтался перед входом, потом первый ломанулся к спискам. От волнения долго не мог найти свою фамилию, водил пальцем по строчкам, а рядом уже возмущались остальные подтянувшиеся абитуриенты. Потом, наконец, нашёл знакомое с детства сочетание букв.
Глупо улыбаясь, я вышел из института и увидел за углом знакомую фигуру. Андрюша пошел ко мне, почти свирепо прошипел: «По твоей сияющей физиономии вижу, что поступил», а потом крепко обнял меня, до боли прижал к себе, и так стоял, обнимая. Я с трудом дышал, в голове шумело, но я был неимоверно счастлив и мечтал только об одном: подольше бы стоять так, уткнувшись башкой в плечо самого родного и любимого человека…
Тяжело будет мне два года без любимого брата, очень тяжело. Осознание этого факта навалилось на меня неотвратимой тяжестью.
Я вспомнил обритого Андрюшу и глухо сердито зарычал. Встал, включил свет, послонялся из угла в угол по комнате, потом порылся в ящике письменного стола, нашёл ножницы и с таким же глухим рычанием выстриг на голове неровную борозду в своих лохматых волосах. С утра надо будет обязательно пойти в парикмахерскую.
Подумал ещё немного и пошёл на кухню. Не зажигая свет, достал из серванта бутылку коньяка и бокал, выпил залпом, внутри стало теплее, но всё рано было по-прежнему тошно и горько. Стал наливать себе второй бокал, но он выскользнул из рук и разбился на тысячу, кажется, осколков. Пришлось включить свет и тщательно подмести пол. Когда я заметал на совок последние стеклянные крошки, услышал за спиной шарканье тапок и сонный голос: «Ну что ты маешься, чудовище?»
Оглянулся и увидел папу, который зевая и щурясь, внимательно меня рассматривал.
«Извини, пап, я не хотел тебя разбудить» - торопливо и виновато забормотал я – Случайно разбил бокал. Но ведь это на счастье. И я уже всё убрал»
Аккуратно высыпал осколки из совка в мусорное ведро и преданно уставился на папу.
«Ну не страдай, малыш» - ласково усмехнулся он – «Всё образуется. Обязательно»
Потом папа увидел мою голову, скривился и страдальчески спросил: «Ну а это зачем?» Я по-прежнему преданно-глупо смотрел на папу и молчал.
Он вздохнул, развернулся и куда-то вышел. Вернулся через несколько минут с машинкой для бритья и простынкой. «Садись, горе луковое» - мягко пригласил он и кивком указал на стул. Накинул мне на плечи простынку и быстро, но очень аккуратно побрил меня, и я понял, что теперь снова похож на Андрюшу, а значит снова всё в порядке.
«Не страдай, малыш» - повторил папа – «Думаешь, нам с мамой не тяжело? Но это нестрашно. Вернётся Андрей через два года, никуда не денется»
Я убрал следы нашей импровизированной парикмахерской и с любопытством уставился на папу, спрашивая, а что же теперь делать дальше.
Папа снова куда-то вышел, вернулся со свёртком и протянул его мне со словами: «Андрей просил подарить это тебе. Я хотел отдать завтра с утра, но держи сейчас, ладно уж»
Я торопливо разорвал шуршащую бумагу и увидел футболку камуфляжной расцветки. В неё была завёрнута старая фотография: нам с Андрюшей по пять лет, он в огромном для него кителе дяди Пети, крепко сжимает в руках пистолет, старается сделать серьёзное и грозное лицо, а я прячусь за него, и в руках у меня неизменная книжка.
«Смотри-ка, а я не знал, что у нас эта фотография есть» - удивлённо хмыкнул папа – «Это Андрей её где-то нашёл. Показательный снимочек. Да уж»
Он ласково потрепал меня по колючему ёжику волос: «Иди спать, сынок, утро вечера мудренее»
Я послушно кивнул, надел футболку и молча ушёл.
Потом я почти всё время ходил в этой футболке. И волосы больше не отращивал, под ёжик стриг. Два года пока не вернулся обратно Андрюша.
Повзрослевший, неуловимо изменившийся, возмужавший, как-то даже заматеревший, но всё равно родной и знакомый до каждой чёрточки мой светлый мальчик.

27 июля
(воскресенье)
Сегодня у брата свадьба. Они поженятся и сразу уедут жить в их квартиру (Родители с обеих сторон постарались, приготовили для детей богатый подарок) И теперь уже не два года надо подождать. Теперь я должен навсегда отпустить моего мальчика.
У меня скоро практика, буду работать в школе, смогу, наверное, отвлечься от грустных мыслей. Главное, чтобы моё подавленное состояние не победило меня, чтобы моя боль не выплеснулась на детей. Надо взять себя в руки, быть радостным, уверенным в себе и сильным. Одним словом, настоящим мужчиной и учителем.
Сегодня я подарю Андрюше байк, я копил на него пять лет, последние два года старательно писал всевозможные идиотские статейки в газеты и журналы, занимался репетиторством и готовил к выпускным экзаменам бестолковых старшеклассников, а несколько раз повезло, удалось достать тексты для перевода, вот где пригодилось моё знание английского. И вот теперь этот красавец байк стоит в гараже у дяди Пети и ждёт момента, когда я подарю его Андрюше. Я знаю, что мальчик мой будет счастлив, только, конечно, он не покажет своих эмоций, лишьглаза его будут радостно блестеть, и он не сможет сдержать улыбку. И это я подарю ему эту радость.
Свадьба будет самым счастливым днём в его жизни, он запомнит этот день. А значит запомнит и мой подарок…
Андрюша с Соней не хотят пышную свадьбу, они сумели уговорить родителей не устраивать особых торжеств, не собирать полгорода гостей, а просто тихо расписаться в ЗАГСе, а потом посидеть семейным кругом в уютном ресторанчике, в который они иногда наведывались в самом начале их романа.
Пора идти. Сейчас мы поедем в ЗАГС, потом – ресторан, а в конце вечера – мой подарок.
Это будет счастливый день, я уверен, по-другому и быть не может. И я не буду грустить из-за разлуки с моим мальчиком, у меня ещё будет время об этом подумать.
А сейчас впереди только радость и ожидание чуда.
А я… я попробую догнать комету…

***

Андрей захлопнул тетрадь. На его виске билась и пульсировала синяя жилка, а шрам, идущий почти через всё лицо, вздулся и побелел. Андрей не плакал - все слёзы он уже давно выплакал, он не рычал – просто не хватало сил. Он жалобно и тонко скулил, отчего у стоящей рядом Сони разрывалось сердце.
- Андрей!
Нет ответа
- Андрей!
Никакого ответа.
- Андрей, Андрюша, родной, посмотри на меня, пожалуйста.
Андрей посмотрел на неё блёклым взглядом.
- Андрей, ты слышишь меня?
Молчание
- Андрюша, пойми, надо жить дальше.
- Зачем?
Блёклый, абсолютно без эмоций голос, даже боли и злости нет. Но ведь заговорил, реагирует, не упустить этот момент, вернуть его к жизни во что бы то ни стало!
Мысленно торопливо: «Господи, помоги!»
- Андрей, ты нам нужен
- Зачем?
- Андрей, ты должен обратно стать собой. Очнись, Андрей, Валеру не вернуть.
- Замолчи, не смей, не хочу этого слышать!
В глазах что-то мелькнуло. Злость? Пусть хотя бы так, ведь это уже человеческое чувство.
Мысленно торопливо: «Давай, родной, злись! Только не уходи от нас, держись. Останься здесь»
- Андрей, подумай о родителях! Было два сына, а сколько останется?
- Не смей так говорить! Я ещё здесь.
- Ты должен остаться, слышишь? Ты правда нам нужен.
- Кому вам?
- Андрей, я беременна. - Соня выпалила свой главный аргумент и испуганно замолчала, ожидая реакции.
-Правда? – Андрей весь подался вперёд, а в глазах сверкнули почти прежние искры
- Да. Я не знала, сомневалась, боялась, что мне просто могло показаться от всех этих переживаний. Но теперь я точно знаю.
- Ты беременна? – повторил он медленно, словно пытаясь осознать
- Да. Ты нужен нам с малышом. Понимаешь?
- У нас будет сын?
- Я не знаю. Андрюша, как я могу тебе это обещать?
- У нас будет сын!
Глаза сверкают, в них жизнь появилась. Дикие неукротимые вихри, которые она так любила.
- Да, да, конечно, родной. У нас будет сын.
Андрей в изнеможении откинулся на подушку и посмотрел огромными умоляющими глазами
- С ним всё будет хорошо. Он будет жить долго и счастливо
- Конечно, родной.
- Иди сюда, – жалобно прошептал он. Взял за руку, притянул к себе, и Соня осторожно села на кровать у него в ногах.
Две недели прошло со дня их свадьбы. С того дня, который он запомнили навсегда…
Они расписались в ЗАГСе, потом сидели в ресторане, Андрюшин отец всё время шутил, болтал, предлагал всевозможные весёлые и затейливые тосты. Для всех оказалось неожиданностью, что молчаливый обыкновенно мужчина умеет так заразительно смеяться, шутить и смешить остальных.
Потом Валерик объявил, что приготовил сюрприз и попросил всех выйти из ресторана, чтобы свой сюрприз-подарок продемонстрировать. Добродушно посмеиваясь, гости вышли на свежий воздух. И правда неплохая возможность поразмяться, оглядеться вокруг. Да ещё и обещание чего-то интересного!
Валера ушёл куда-то с серьёзным и немного лукавым выражением лица. Только небрежно бросил через плечо: «Я скоро, подождите»
Через несколько минут перед рестораном остановился красавец-байк. Верхом на нём сидел Валерка и гордо улыбался. Он заглушил мотор, подошёл к Андрею, обнял его и прошептал ему на ухо: «Вот. Мы ведь о таком мечтали, правда? Он твой»
- Прокати меня, – тоже почему-то шёпотом попросил Андрей.
Валера улыбнулся, достал откуда-то ещё один шлем и протянул брату. Сел за руль, коротко обернулся и деланно-небрежно бросил: «Держись» Андрей всем телом вжался в брата и крепко обхватил за пояс. Сначала они проехали несколько кругов по двору, потом Валерка добавил скорости и выехал на шоссе. Они летели вперёд, скорость всё увеличивалась, ветер бил в лицо и, наверное, не было в тот момент на всём белом свете людей счастливее…
Откуда они взялись, те мальчишки? Теперь уже никто не ответит, да и не важно теперь это, ничем не поможет. Сначала на дорогу вылетел мяч, потом за ним прыгнул пацан, а следом уже со страшным криком и перекошенным лицом ещё один, чуть постарше, очень похожий – брат.
Валерка сделал всё, что мог: резко дёрнулся в сторону. Только из-за поворота на огромной скорости просвистел джип. Большой джип, который зацепил байк с парнями, опрокинул его и проехал дальше, даже не останавливаясь, и в самом деле, что для него такие мелочи, как два человека?
- Дядя, ты живой? – услышал Андрей испуганный голос и с трудом открыл глаза. Всё тело будто жгло огнём, а окружающей мир проступал через красную пелену.
- Да, – прохрипел он – Что с Валеркой?
- Он, кажется, не дышит, – так же испуганно сказал мальчик – Дядя, а что же теперь?
Что было дальше, Андрей не помнил. У него хватило сил сказать мальчику, чтобы тот шёл за людьми, в ресторан, недалеко.. потом он терял сознание, приходил в себя, снова проваливался в беспамятство…
Появились люди, они кричали, что-то делали, но он видел только Валерку с закрытыми глазами и тонкой струйкой крови на лице. Он держал брата за руку и не замечал, что она становится всё холоднее…
Потом была больница, операция, потерянные глаза родителей и Сони… Тетрадка, которую нашли в кармане Валеркиного пиджака. Это был его старый пиджак, в котором он сдавал экзамены. Там изнутри пришит большой карман, чтобы прятать в него билеты. Валерка сам пришивал этот карман, смешно морщился и вытягивал губы трубочкой, исколол все пальцы иголкой, пока пришил. Пиджак этот он называл счастливым и надевал его по особым случаям: экзамены и дни рождения членов семьи. А в остальные дни бережно хранил в шкафу.
Андрей целыми днями перечитывал Валеркину тетрадку и думал о брате. Он никак не мог смириться с мыслью, что его больше нет. Да как же нет? Ведь их всегда двое, с самого рождения, всю жизнь двое, рядом. А теперь одного нет. Так не бывает, это противоестественно!
А потом всё-таки пришло осознание потери, навалилось глухой тоской. Андрей понимал, что мир никогда не станет цветным, теперь он вынужден существовать в чёрно-белом фильме, ведь все краски этого мира погасли вместе с улыбкой Валерика…
Зачем жить? Парень даже не думал над этим вопросом. Он вообще ни о чём не думал, послушно глотал таблетки, подставлял руку под уколы и под капельницу, смотрел перед собой остановившимся и блёклым взглядом.
Но теперь Соня сказала, что она беременна. Значит, у них родится сын. Значит, есть смысл жить.
Может, малыш сумеет снова раскрасить этот мир? Лишь бы он был похож на Валерика…Андрей будет любить его и будет говорить ему об этом, не будет прятаться за дурацкой маской цинизма, и Валерику не придётся ждать словно какого-то чуда ласкового слова от Андрея, он сам скажет ему много ласковых слов, все те слова, которые не сказал брату.
Он боялся, чувствовал себя недостойным быть рядом со светлым мальчиком. Но никогда никому не признался бы в этом.. а теперь..что теперь… Уже поздно..
Лишь бы сын был похож на Валерку!

***

- Папа!
Нет ответа
- Папа!
Никакого ответа
- Ну па-а-а-апа!
- Ой, Валерик, я не видел тебя, не заметил. Ты давно пришёл?
- Да
- А мама дома?
- Да. Она нас ждет. Пойдём домой, папа!
- Конечно, малыш.
Мужчина встал со скамейки, ещё раз посмотрел на могилу с фотографией лохматого белозубого парнишки, вздохнул, взял сына за руку и пошёл к выходу с кладбища.
Когда они вышли за ворота и отошли уже на приличное расстояние, мужчина широко улыбнулся, дурашливо притопнул ногой, схватил мальчика и усадил себе на плечи. Сын радостно взвизгнул и схватился за отцовские уши.
- Ну, куда едем, командир? – шутливо спросил мужчина
- Папа, – неожиданно серьёзно и тихо сказал сын, – Расскажи мне про дядю Валерку.
- Про дядю Валерку, – задумчиво повторил Андрей и тоже стал серьёзным – Хорошо. Мальчик, ты когда-нибудь пробовал догнать комету? Это, чёрт возьми, невозможно.

@темы: ориджинал, буквы, с которыми я играю

---

Хоум видео

в смысле видео про Дом
и всё остальное про Дом тоже

во-первых, набрала в поисковике видео "Мерлин Менсон"
а поисковик мне говорит: "Джонни Депп стал гитаристом Мерлина Менсона"
и правда
урурурурурурур

во-вторых, набрала в поисковике видео "Теннант"
а поисковик мне говорит: "Теннант и Депп"
Отрывок. Совершенно крышесносный разговор на кладбище
пошла смотреть, что за фильм
оказывается фильм 98 го года, называется "Лос-Анджелес без карты"
только начала смотреть, первые несколько минут, а уже все цветы и фейерверки мира
Герой Теннанта - гробовщик Ричард (который пишет некрологи и мечтает стать писателем) из маленького английского городка
познакомился с девушкой из Лос-Анджелеса, провёл с ней день, влюбился, сорвался к ней в Лос-Анджелес, не зная её адреса и вообще ничего
ааааааааааааааааатлично





а потом яндекс рассказал мне про Мерлина Менсона
в 2012 году на церемонии какого-то награждения была драка
и Мерлин Менсон написал в твиттор, что он всех победил, конечно, но его побили стеклянным столом
по уху
и наложили около двадцати швов
Стеклянным столом. По уху
я всё понимаю
и бедное ухо
но это не-и-мо-вер-но

@темы: лытдыбр, такие волшебники, "доктор едет, едет", Дом, который построил всех, сказки

---

внезапно

не в прошлое даже, а в позапрошлое Рождество появилась эта идея
сейчас появилась потребность записать и дописать всё до конца

Рождественский мальчик

- Волки же со звездою путешествуют – сонно пробормотало это невозможное чудовище.
- Знаю – неожиданно мягко улыбнулся Завулон – Я тоже читал эту книжку.
- Скажи ещё, что в детстве – вяло огрызнулся Светлый нахал и провалился в сон.
- Дурак – еле слышно выдохнул Всетемнейший, снова улыбнулся, заботливо поправил Антону одеяло, воровато оглянулся и провёл тонкими пальцами по растрёпанным волосам – Ду-у-урак.
Светлый смешно поморщился а потом задышал ровно, залюбовался сном, ему одному видимым.
За окном падал снег, а на ёлке сияла золотая звезда…
Всё началось 25го декабря, когда к Завулону в кабинет ввалился Юрий. Глава Дневного дозора изящно приподнял бровь, всем своим видом показывая вежливое удивление. И причиной того самого удивления было вовсе не появление его ближайшего сподвижника, тот мог появляться в кабинете без доклада, Юпитеру было позволено, о да. Но Юрий был не один, на спине он тащил странно обмякшего Городецкого. Антон висел на Тёмном, не подавая никаких признаков жизни. Выглядел он отвратительно: синий от холода (морозы в тот год выдались аномальные) помятый, куртка была порвана и перепачкана какой-то гадостью, рожа расцарапана, а к довершению неприятной картины от Городецкого исходил сильнейший запах перегара.
Завулон поднял вторую бровь, но это не произвело никакого впечатления. Неожиданный посетитель деловито уложил Антона на стоящий в углу кабинета диванчик.
- Что это? – мрачно спросил Всетемнейший.
- Городецкий – сквозь зубы процедил Юрий
- Я вижу – снова изогнул бровь Завулон – Но почему сюда? Почему не к Гесеру? И что вообще произошло?
- Нашёл его у входа в офис Дневного дозора – отрапортовал Юрий – Рядом с ним было две пустых бутылки из-под водки, а в руках держал вот это. Думаю, тебе будет любопытно взглянуть.
Артур нахмурился и посмотрел на предмет, который ему протягивал Тёмный. На раскрытой ладони лежал амулет, который он дал Антону при их самой первой встрече. «Нет надо мной твоей власти Завулон» - вспомнил он срывающийся голос Светлого и против воли улыбнулся, но потом резко нахмурился, подобрался в боевую стойку.
- Провокация? – спросил встревожено.
- Нет – поспешно ответил Юрий – Все линии вероятности проверил, сейчас Гесеру не до того. Попытался просмотреть недавнее прошлое, но там всё смазано. То ли Антон допился до чертей, то ли, стервец, прятать научился.
- Скорее первое – дёрнул углом губ Завулон – Ну а сюда ты его зачем припёр?
- А куда? – удивился Юрий, и Артур понял, что тот прав. Действительно, по всему выходило, что больше и некуда.
- Ладно, иди. Разберёмся – проворчал Завулон и махнул рукой, отпуская подчинённого. Тот сдержанно кивнул и тихо вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.
Артур поудобнее уложил Городецкого на диване, достал из кармана белоснежный надушенный платок и, брезгливо поморщившись, вытер кровь с лица Светлого. Подумал было применить магию, но знал, что в таком состоянии она может повредить Антону, а этого почему-то не хотелось, поэтому вздохнул, выкатил из-за шкафа допотопный обогреватель, вставил его в розетку и подвинул поближе к дивану. Кажется, теперь всё хорошо, теперь Светлый отогреется и придёт в себя, а с похмельем пусть сам справляется, нечего жрать водку в таких количествах. И ведь казалось бы нет причины, с женой всё хорошо, никаких Тёмных в последнее время не уничтожал, философский бесед с Гесером не вёл, значит причин для рефлексии и как следствие запоя быть не должно. Но ведь, с другой стороны, этому придурку только дай повод задуматься, до таких извращённых глубин дойдёт, только диву даёшься. Завулон досадливо покачал головой, осознав, что снова чересчур много прочитал по самым поверхностным ощущениям Городецкого. Как-то не правильно это сейчас было, не то, чтобы невежливо или какое-то чувство неловкости, но именно сейчас не правильно. Всетемнейший подвинул обогреватель ещё ближе к дивану, вложил Антону в руку амулет и сел за письменный стол. По идее сейчас следовало позвонить Гесеру, но делать этого почему-то совсем не хотелось.
Стоящий на столе телефонный аппарат противно затрезвонил сам. Завулон несолидно хмыкнул и снял трубку.
- Слушаю тебя, Враг мой – обратился почти приветливо.
- Мы же договорились не использовать магию на телефон – обидчиво отозвался на том конце провода Борис Игнатьевич.
- Я не использовал – почему-то решил оправдаться Артур – Я сейчас как раз о тебе думал.
- Разберусь с этим позже – сухо рубанул Пресвтелый – А сейчас у меня к тебе дело. Ты не знаешь, где Городецкий?
- А почему я? – брови Тёмного удивлённо взметнулись вверх. Нет, это уже положительно ни на что не похоже. Ладно Юрий, который решил притащить Антона к нему в кабинет, но Гесер-то с чего?!
- А кто? – удивился Гесер, и Артур понял, что тот прав. Действительно, по всему выходило, что больше и некому.
- Ладно, приходи. Разберёмся – проворчал Завулон и махнул рукой, опуская трубку на рычаг.
Борис Игнатьевич нагло провесил портал прямо к Артуру в кабинет, грузно опустился на тот же диванчик, где уже лежал Городецкий и недоумённо уставился на Всетемнейшего.
- Да я сам теряюсь в догадках, Враг мой – оскалился Завулон – Как ты снова довёл мальчишку до такого состояния?
Он понимал прекрасно, что Гесер не виноват и сам не знает, в чём дело, понимал также, что играет с огнём, и Пресветлый может взорваться и разозлиться в любой момент, но не мог отказать себе в удовольствии поддеть заклятого друга.
- Я не знаю, что с ним, Артур – спокойно ответил Гесер – Ты мне поможешь?
И тут Завулон понял, что дело совсем серьёзное. Борис крайне редко называл его Артуром. И уж точно только несколько раз за их долгое многовековое знакомство просил у него помощи сам, а не под давлением Инквизиции.
- Да – спокойно ответил Всетемнейший – Мне самому крайне интересно.
Он старался говорить безразличным голосом, но в нём всё сильнее скапливалась паника, главное сейчас было не показать этого врагу.
Они обсудили ближайшие планы. Они раскрыли по несколько карт, признались друг другу в нескольких хитрых интригах, которые собирались провернуть. Они посмотрели видеозаписи из архива Ночного Дозора, чем занимался Городецкий в последнее время. Ничего предосудительного, странного или страшного. Они ничего не поняли.
Антон, наконец, проснулся, блаженно потянулся на диване, огляделся по сторонам, увидел обогреватель и довольно хмыкнул. Провёл рукой по лицу, понял, что кровь и грязь кто-то заботливо вытер, и засиял ещё довольнее. Когда Завулон злобно сунул ему под нос стакан с холодной водой, Городецкий улыбнулся совсем нестерпимо ярко, Завулону захотелось то ли заехать кулаком в эту сияющую физиономию, то ли от души выматериться, то ли… Он отобрал обратно стакан и сам осушил его в несколько жадных глотков.
- Борис Игнатьевич, Вы не проводите меня домой? Света с Надюшкой, наверное, волнуются? – как ни в чём не бывало спросил Городецкий Гесера и снова улыбнулся.
Светлый не стал спорить, сгрёб этого идиота в охапку и поволок в сторону метро. Про возможность провесить портал то ли сам забыл, то ли не напомнил Городецкому по склочности характера.
Завулон задумчиво посмотрел на календарь, на диван, на обогреватель и испорченный носовой платок, вспомнил улыбку мальчишки, внезапно что-то понял и застыл потрясённый. Нет, этого просто не может быть!
Приближался Новый год, Завулон отмечал краем глаза дурацкие новогодние игрушки, отвратительные гирлянды и ёлочные украшения. Конечно, такие мелочи не могли выбить его из равновесия, но всё равно раздражало, билось надоедливо где-то на периферии сознания.
31го декабря поздним вечером, почти ночью в дверь кабинета главы Дневного дозора раздался громкий требовательный стук. Завулон открыл дверь и увидел Городецкого. Пьяного вдрыбадан Городецкого, который улыбался ему как родному.
- Приплыли, - констатировал Артур и поймал себя на том, что совершенно не удивлён.
Он не стал выгонять мальчишку на мороз. Не стал допытываться, чего ему надо и какого чёрта здесь происходит.
Пригласил внутрь, помог снять тяжёлую куртку, бережно размотал шарф и напоил горячим чаем. Уложил выспаться на диван, а сам весь остаток ночи сидел за столом, пытался работать, но как-то совсем не получалось. Городецкий во сне улыбался, смешно морщил переносицу, а Завулон снова поглядывал на календарь и никак не хотел верить своей бешеной догадке.
С утра снова напоил Антона сладким чаем, скормил ему остатки пряников и выпроводил из офиса. Хотел было дать денег на маршрутку, Антон на это предложение захлопал ресницами, очумело потряс головой, но отказался, помахал у него перед носом автобусным проездным. И снова лучился, так будто Завулон ему дорогущий подарок сделал.
7го января Завулон его уже ждал. Долгий-долгий день он не мог заниматься никакими делами, совсем уж яростно рычал на подчинённых, даже Юрий шарахался от него в страхе.
Вечером пришёл мальчишка. В руках он держал небольшую ёлочку, украшенную парой гирлянд, несколькими разноцветными шарами и увенчанную золотой звездой.
- С Праздником, - как-то смущённо сказал Завулон, схватил Городецкого за рукав и втянул в кабинет. На столе стояла бутылка, немудреная закуска и коробка дорогущих шоколадных конфет.
- С Праздником, - мягко отозвался Антон, улыбнулся и поставил ёлочку около любимого дивана, – Давно догадался?
- Ещё в первый раз, - гордо фыркнул Артур и по-детски задрал нос, - Конспиратор хренов, тебя легко просчитать, и мысли твои по-прежнему на лбу написаны.
Городецкий рассмеялся как-то совсем по-доброму, и Завулон не стал говорить всё то, что собирался. Что ему не нужна такая благотворительность, что он не сомневается даже ни секунды, что это хитрая интрига Гесера, что Антон идиот и вовсе необязательно делать плохо себе, чтобы сделать хорошо всем вокруг, что…
Он просто посмотрел на глупого мальчишку и глубоко вздохнул. А потом незаметно и очень ловко положил под ёлку заранее приготовленный подарок. Он думал, что будет ненавидеть и презирать самого себя за слабость. Но с другой стороны, он слишком старый и мудрый и может позволить себе маленькие радости.
- Иди, посмотри под ёлкой, кажется, кто-то оставил тебе подарок, - равнодушно сказал он, Антон просиял и ринулся к ёлочке. Возился почему-то подозрительно долго, вернулся за стол, зашуршал бумагой, распаковывая свёрток. Восхищённо присвистнул, увидев хорошую и явно дорогую фляжку.
- Тошно смотреть, как ты пьёшь всякую гадость, - ворчливо заметил Завулон. – Пей хотя бы из приличной фляжки. Ну и заклятий там по минимуму. Всё, что нальёшь – никогда не испортится. Хотя с твоими темпами, ты это быстрее вылакаешь.
Антон радостно заулыбался, поблагодарил и смущённо сказал: «Когда я смотрел под ёлкой.. Там два подарка. Наверное, второй для тебя?»
Завулон хмыкнул и почему-то пошёл к ёлке. Подумал, что у мальчика лучше получается изобразить удивление чуду. Впрочем, это всё было от смущения.
Артур взял в руки запакованный свёрток, вернулся за стол. Раскрыл его и увидел смешной тёплый шарф явно ручной вязки.
- Сам вязал, - улыбнулся мальчишка. – Это тебе. Ну, чтобы тебе иногда было теплее.
Они потом ещё долго пили и о чём-то разговаривали. Завулон смотрел на Антона и всё никак не мог взять в толк, откуда на него свалилось такое счастье. Или такое наказание, так сразу и не поймёшь.
Потом укладывал наказание на родной уже диванчик, поправлял одеяло и подушку, а тот всё рассказывал что-то про человеколюбие и про то, что каждый должен делать добро для ближнего.
- Странный ты рождественский ангел, Антоша, - хмуро усмехнулся Завулон. – Впрочем, какого заслужил.
Мальчишка тепло улыбнулся в ответ и сказал какую-то совсем уже дикую глупость о том, что в книжках пишут про бедных замерзающих мальчиков, а писатели не могут ошибаться, а Завулон добрый, он знал, а…
- Идиот, - с нежностью подумал Завулон, - Какой же ты всё-таки идиот.

@темы: буквы, с которыми я играю, любить Иных - тяжёлый крест

---

мне снился Фрейд, к чему бы это

полночи снился Мерлин Менсон без грима
второю половину ночи - молодой Дукалис и ещё один второй из Ментов
и они меня спрашивали, зачем я с ними тусуюсь и почему мы сейчас вместе стоим на какой-то подозрительной плафтформе и ждём поезд
а я отвечала, что люблю их с детства
и это ещё вопрос, кто страшнее, Мерлин Менсон, или Дукалис, которого я люблю
а вообще это я просто попробовала перед сном сравнить Хиддлстона и Хабу
все параллели и меридианы и непохожести
а подсознание так затейливо вывернулось

@темы: недоумения псто, лытдыбр, любить Иных - тяжёлый крест

---

трейлер Тора

ой. а ведь это я соврала
я ведь смотрела трейлер и даже с удовольствием
и даже спамила им в ленту
Томочка же уже давно показал трейлер
ещё 21 июля
(подарочек на День рождения моя прелессссссть)

@темы: лытдыбр, ой, я открыл Америку, ас из асов

---

Крисхемсвортнетупой

из интервью:

Когда я учился в школе, то каждую неделю менял свой взгляд на будущую профессию. Я хотел быть доктором, профессиональным спортсменом, полицейским, адвокатом... Эти идеи приходили мне в голову и уходили в зависимости от окружающих условий. Помню, я посмотрел "Властелина Колец" и искренне жалел о том, что не живу в том мире. В Средиземье.


какой он всё-таки урурурурур




С тех пор как все обитатели Дома прочитали о себе фанфики, после того, как Люк и Тильда совместными усилиями успокоили огорчённых детей, никто больше не хотел разговаривать и вспоминать об этом. И только Крис с упорством, достойным лучшего применения, находил зачем-то в интернете всё новые и новые тексты, читал их и радостно пересказывал Тому. Друг слушал, улыбался чему-то и гладил Криса по руке: "Тебе правда нравится?" Хемсворт каждый раз довольно кивал и нестерпимо сиял от радости. Том тоже радовался, соглашался с Крисом, аккуратно складывал в папочки распечатки со всевозможными текстами.
- Зачем вы это читаете? - поинтересовалась однажды Тильда. Нет, положительно обитатели Дома удивляли её каждый раз. Она ведь помнила обиду мальчиков, сама почему-то хотела закрыть и защитить их от новых ненужных знаний. А теперь Крис радостно мониторил всемирную паутину и находил всё новые тексты.
- Так они ведь хотят сделать нам приятно, - радостно ответил Крис и светло по-детски улыбнулся, - Вот ты сама глянь. Когда есть буквы АУ, это значит, я там не актёр, а кто угодно. Я сам это понял, - гордо выпятил грудь Хемсворт и помахал у Тильды перед носом пачкой распечаток, - Это вот я танцор. А здесь полицейский. А здесь укротитель диких зверей, здорово, я бы сам такое не придумал. А вот мой самый любимый, здесь я - пожарный.
Крис и Том сияли и лучились таким счастьем, что даже Тильда не стала ничего говорить и ни в чём разубеждать мальчиков. Снова только подивилась их умению смотреть на мир под другим углом и видеть только то, что их действительно интересует.
- Почему он так радуется видеть себя в разном амплуа? - ядовито поинтересовалась Тильда у Эндрю Скотта, пока записывала новый рецепт восхитительного тирамису. Она покосилась на Криса и покачала головой, - Ролей в кино что ли не хватает, бедняжке? - вопрос прозвучал не так зло, как хотелось. Тильда задумалась, а не разучилась ли она вообще ехидничать и насмешничать, пропитавшись атмосферой любви, которая царила в Доме.
- Так он с детства мечтал быть то полицейским, то юристом, а то и вовсе врачом.
- В его случае если только патологоанатомом, - едко сказал Тильда, но против воли ласково улыбнулась и посмотрела на две макушки, склонившиеся над распечаткой очередного текста. Мальчики тихонько смеялись, переговаривались о чём-то, и Тильда диким и нелогичным образом чувствовала себя как никогда счастливой и успокоенной.

@темы: а ещё я в неё ем, буквы, с которыми я играю, Дом, который построил всех

---

о пользе общего гардероба и плохой привычке брать вещи без спроса

Том плохо умел следить за своей одеждой, и она быстро приходила в негодность от шумных мальчишеских игр. Футбол, прятки, лазанье по деревьям и крышам - всё это сказывалось на костюмах молодого джентльмена самым плачевным образом.
У Тома был Люк. Или Том был у Люка, они до сих пор не разобрались. Но дело не в этом, молодой джентльмен знал, что Люк всегда придёт ему на помощь.
А ещё у них была чёрная куртка. Они уже сами забыли, чья она изначально, просто носили её по очереди. Всякий раз когда Томочка брал поносить куртку с карманом на груди, Люк подкладывал в этот кармашек вкусную конфетку. Он очень любил мальчика, и ничего не мог с собой поделать - баловал его постоянно.
Однажды Томочка взял куртку без ведома Люка. Ему и в голову не пришло бы, что в этом есть что-то неправильное. По привычке засунул руку в кармашек на груди и наткнулся вовсе не на конфету. Том вытащил из кармана пачку презервативов, удивлённо нахмурил брови, а потом усмехнулся очень довольным смешком.

- Прости, Люк, мы с Крисом потратили все твои презервативы. Использовали их по назначению, - вздохнул Томочка, когда вечером отдавал Виндзору его куртку.
- По назначению? - побелел Люк и присел на удачно оказавшийся рядом стул. - Ну и кто теперь придёт жаловаться на вас? От кого ждать неприятностей?
- Ну что ты, сейчас же не лето, холодно. Я вот даже куртку твою надел, - мягко улыбнулся Том. - Мы просто так наполнили их водой и скинули с балкона, на этот раз ничья голова не пострадала. И ты прости, - Том потупился, и кончики оттопрыренных ушей смешно покраснели, - Ты не сердись. Мы купим тебе новые.
- Спасибо, - ядовито ответил Люк и вздохнул, успокаиваясь, - Том, научись, пожалуйста, не брать мои вещи без спроса. Просто у нас с Мэттом были свои планы на эту пачку презервативов. Впрочем, неважно. И да, я не сержусь. Прекращай свои страдания.
Ещё раз вздохнул, достал из сумки шоколадку и протянул мальчику. Ничего не мог с собой поделать - баловал его постоянно.

Аптеки уже были закрыты. Пришлось порыться в шкафу и найти воздушные шарики завалявшиеся с Дня рождения младшего мальчишки. Их они с Мэттом и скинули с балкона, наполнив водой. На радость малышам и к вящему неудовольствию вредной соседки.

@темы: буквы, с которыми я играю, вамподлюкомнедует?

---

немного прекрасного

или Теннант, секс и абсент

там у всех ролик второго Тора и потому счастье
а я так и не посмотрела первого

а до нас всегда доходит с опозданьем, потому у нас Теннант

во-первых, я узнала, как будет его настоящая фамилия
до этого как-то не задумывалась

каталась по полу от хохота
потому что в детстве у меня в учебнике английского был любимый дурацкий стишок:
-Do You know Mary?
-Mary who?
-Mary McDonald
-Ofcourse I do

Doctor who, чо
и почти что у Мэри был барашек, кто бы сомневался

@темы: лытдыбр, ой, я открыл Америку, "доктор едет, едет"

---

заснеженный мир

И они уходят. Вдвоём, что несколько странно. Один помнит себя взрослее и самостоятельнее. Но, может, дело в том, что Тор слишком любит младшего брата и даже теперь чувствует за него ответственность. А Локи... А что Локи, кто его разберёт? Коварного, хитрого, многоликого...
Кажется, они неплохо устроились в этом чужом мире. "Заснеженный мир" - почему-то каждый раз думает Один и зябко передёргивает плечами. Конечно, не Йотунхейм. Миров, куда можно пойти, вполне достаточно. Мальчики выбрали не худший вариант.
Одину всё время кажется, что там всегда снег и холодно. Потом он понимает, что это ему холодно. Его надёжный мир кажется пустым и холодным без громового хохота старшего, без его медовых волос и смеющихся глаз. Пусто и без младшего. Без зелёных с золотым искорок магии, без тонкой усмешки, без шуршания старых книг и свитков.
Фригг не говорит ни слова, но он чувствует осуждение и отчуждение.
- Сам виноват? - думает Один. - Разве виноват? Разве я могу быть в чём-то не прав?!
А открытки от детей приходят только по праздникам. Вежливые строчки, всё ещё не лишённые тепла и доброты. Один перечитывает их, близко-близко поднеся яркий кусок картона к единственному глазу.
Телефонные звонки и того реже. Он хочет позвонить сам, но странное дело, почему-то не решается.
- Я не могу быть не прав, - мрачно думает Один и стучит кулаком по тумбочке, на которой стоит допотопный телефонный аппарат.
Вечером он шаркает тапочками, когда одиноко плетётся на кухню, чтобы заварить себе чай. Наливает в огромную кружку, делает первый глоток, и чай горчит.
Почему-то Один вспоминает мальчишек. Они были маленькие и смешливые, а он был для них всемогущий.
Один наливал им сок в одинаковые кубки. Специальные маленькие кубки, он сам смастерил их для мальчиков, но почему-то не говорил об этом, то ли считал слишком сентиментальным, то ли не думал, что это важно.
Тор постоянно проливал сок мимо, он любил разговаривать за столом, размахивал руками, переворачивал на себя кубки и тарелки, смеялся.
Локи создавал в своём кубке иллюзии, запускал туда крошечные кораблики, рядом резвились дельфины. Один засматривался, а потом сердился на себя, кричал на обоих мальчишек, чтобы вели себя прилично. Тор обижался, горячился, вскакивал из-за стола и уходил в неизвестном направлении. Локи вздыхал, смотрел, насупившись, развеивал свои иллюзии и тоже уходил. Один думал, что младший шёл в библиотеку. Потом узнал случайно, что Локи разыскивал брата. То ли магией своей, то ли сам находил, это неизвестно. Обнимал обиженного Тора, лохматил медовые волосы, показывал на небо, и проплывающие над ними облака становились вдруг похожими на коней, храбрых воинов, корабли и дельфинов. То ли магия, то ли воображение, и это неизвестно.
Чай давно остыл, и Один со вздохом выливает его на землю. Холодно без мальчиков. Его мир тоже становится заснеженным и пустынным, Один чувствует это всё острее.
С ненавистью смотрит на молчащий телефонный аппарат и удаляется в свои покои, перечитывать открытки и ждать новых.
А потом раздаётся телефонный звонок.
- Мы приедем сегодня! - радостно выпаливает Тор. - Просто решили тебя увидеть, не грусти там, па!
Один начищает доспехи до зеркального блеска. Трясущимися отчего-то руками укладывает седые волосы в царскую причёску. Фригг вертится перед зеркалом, примеряя новое платье, и Одину почему-то не хочется на неё злиться.
Сыновья приходят под вечер. Тор громко смеётся, и где-то вдалеке слышатся раскаты грома. Локи улыбается, поводит руками, и в тяжёлую косу Фригг сами собой вплетаются нежные цветы. Локи поворачивается к Одину, что-то шепчет, и волосы всеотца ложатся ровнее, а на доспехах появляются украшения. Один хмыкает и не знает, как выразить свой восторг и благодарность. Но младший понимает его и без слов.
Мальчики гостят несколько дней, и Один наконец-то перестаёт мёрзнуть. Он снова слышит раскаты грома, смех и голоса спорщиков, шелест пергамента.
Один счастлив.
Сыновья говорят, что настала пора уходить. Почтительно прощаются с родителями и исчезают в снопе ярких зелёных с золотом искр.
Спустя какое-то время Один всё-таки не выдерживает.
Снимает телефонную трубку, слепо набирает номер
- Я могу быть не прав, - хрипло говорит он в трубку.
Локи выдыхает на том конце провода и мягко улыбается в ответ.

@темы: буквы, с которыми я играю, ас из асов

---

и ещё немного на подумать

вернее, по-хорошему так думать надо не в 5.40 утра, когда не ложился ещё спать, а глаза слипаются, и в голове гудит от усталости, мыслей и выпитой настойки

там в этих ваших интернетах дают фото Хиддлстона
его торса
который вдруг с мышцами и похож на мужчину
и это вос-хи-ти-тель-но
вспыхивает в голове первая мысль



а ещё он здесь люто похож на одного моего друга, которого я очень люблю
но это к делу не относится

и не похож на себя
а вот это к делу уже больше относится

(и снова нелепые мысли о том, что по сравнению с каким-нибудь Крисомхемсвортомнетупым Хиддлс по-прежнему дрищ-терьер. Но мудрые мамы или там педагоги учат не сравнивать детей друг с другом, а сравнивать детей с ними самими, то как ребёнок меняется и растёт сам над собой
и нелепые мысли о разговоре на предмет "если бы Хиддлс оказался в российских реалиях кем бы он стал
с горечью признать, что не Хабой (да, как бы ни хотелось, но Хиддлс - это не Хаба. Не совсем Хаба. По-другому не Хаба. И слава Богу, если так подумать)
Хиддлс был бы Мироновым
и с истеричным смехом: "Миронов, помнится, в каком-то интервью говорил, что ему сказали, мол, чуть-чуть поднакачаться будешь секс-символом, а зачем мне качаться, Машков пусть будет секс-символом" А Миронов умный
а его друг Машков - секс-символ
ха тире ха тире ха)

и снова разговор на ХА
и Лето сформулировала то, что я давно понимала, но как-то не могла облечь в форму:
Когда есть красота и она неземная, то ты знаешь, что к ней рукой своей (подчас грязной от грязных мыслей и дел) не дотронешься. А значит, и красоту ты не запачкаешь. Когда красота земная, реальная, то есть пусть малый, но всё же шанс, что ты с ней пересечешься, что сможешь дотронуться. И вот здесь осознание парадокса. Ты до нее своей грязью дотронешься, а красота всё равно красотой останется, не померкнет, ибо она объективна и твоя субъективная грязь по сравнению с ней - ничто. И именно от осознания того, что, возможно, тебе от злости, обиды или от чего-то еще человеческо-животного хочется красоту испортить, а она не портится, вот от этого и больно. Больно от того, что ты осознаешь собственную гадкость и грязь сквозь призму красоты, которая суть такое же земное существо с руками и ногами. Оно достигло уровня прекрасного, а ты нет. То ли зависть это, то ли бессилие... Не разобралась.


а с Хиддлсом всё ещё сложнее
у Савиньяка вон вообще "Хиддлс как Дева Мария"
не могу сказать, что разделяю всю эту мысль, но рациональное зерно в этом есть
и частично понимаю
и больше того, частично согласна

и ещё такая глупость, но Хиддлс теперь кажется ближе
то есть есть уверенность, что он сейчас стал очень-очень-очень сильно ближе

и совсем уже нелепая мысль: "какой он молодец, что накачался для своей девушки. Какая девушка молодец, что заставила его это сделать"
и немедленно прекрати истерику, дура!!!!!!! это просто отвратительно

меня извиняет выпитая настойка и гул в голове
и почти шесть утра
и пойду-ка я спать
надеюсь, меня это всё извиняет

и классически я подумаю об этом завтра

@темы: недоумения псто, лытдыбр, ой, я открыл Америку, "это просто меланхолия сжала грудь", ас из асов

---

Стерлядь обыкновенная, одна штука.

авторство  мисси
я говорила, что она гений?
говорила?
ну, скажу ещё раз

В жизни профессора Снейпа была только одна женщина,
которая могла делать с ним все, что угодно.
Ее имя Дж. К. Роулинг.

Однажды вечером, когда Люк был на работе, у него вдруг зазвонил телефон. Это было какой-то незнакомый абонент, ведь на каждого из домочадцев у Люка стояла своя мелодия. На Кеннета Брану – «Зеленые рукава», на Тома – «Аве Мария», жуткий микс из маршей Мендельсона и похоронного – на Шона Бина. Эйдан оповещал о своем звонке криком баньши, о звонке Ди Каприо издевательски сообщала мелодия открытия церемонии вручения «Оскара», Мерлин Мэнсон являлся под сосредоточенный знаменный распев, а на номер Джонни Деппа была забита «The Yellow Submarine» (почему? А что же еще, собственно?). Сейчас телефон подрагивал и шипел, не хуже заправской ядовитой змеи.
- Тильда, - обреченно подумал Люк и принял вызов.
- Люк, - голос Суинтон был непривычно тих и, кажется, даже чуть дрожал, - Приходи, пожалуйста, домой. И если получится, то побыстрее. Очень тебя прошу.
На этих словах телефон отключился, а Люк, подскочив как ужаленный, помчался быстрее разбираться, что случилось. Дома он застал совершенно фантасмагорическую картину: все обитатели разбрелись по углам, между ними металась растерянная и еще более бледная, чем обычно, Тильда и пыталась – Люк дважды ущипнул сам себя за задницу, чтобы уточнить, не сон ли это – утешить всех и каждого, говоря какие-то ласковые слова. Посреди всего этого бардака восседала Хелена и откровенно веселилась. Виндзор уже открыл было рот, чтобы спросить, что же произошло, как вдруг заметил, что Шон Бин с Кеннетом Браной поменялись своими углами с Ли Пейсом: последний теперь восседал на месте, где раньше стоял стол, а упомянутый предмет мебели переместился в «уголок отшельника» вместе с обязательными атрибутами в виде собутыльников. По всему получалось, что дело действительно серьезное.
Люк задумчиво осмотрелся и попытался понять, кто же сейчас производит впечатление самого разумного. Дина и Эйдана он сбросил со счетов сразу же, к тому же они вообще производили впечатление мало вменяемых: Эйдан угрожающе сжимал кулаки и глотал крупные слезы одновременно, а Дин растерянно и зло щурился, не забывая успокаивающе гладить друга по коленке. Том и Крис сидели рядышком на диване, причем на лице Хиддлстона проглядывала какая-то детская обида и вечная решимость не дать в обиду Хэмсворта, который просто мучительно пытался что-то осознать. Эндрю Скотт тоже вел себя странно – более того, рядом с ним сидел какой-то совершенно потерянный Камбербэтч и, время от времени, жадно пил холодную воду из графина, что-то успокаивающе бормоча себе под нос. Люк понял, что сам он ни о чем не догадается, так что, собрав волю в кулак, попросил у женской части аудитория объяснений. Хелена разразилась еще более издевательским хохотом, а Тильда, смущенно покраснев, произнесла, мучительно подбирая слова:
- Понимаешь… сегодня по почте принесли бандероль. Точнее, каждому по небольшой именной бандероли. Вон, - она кивнула на стол, рядом с которым веселилась Боненм-Картер, - распечатки лежат. Там, - тут она совсем смутилась и докончила еще слышно, - фанфики. Рейтинговые. Слэшевые.
Люк тигриным прыжком подскочил к столу. Беглого просмотра хватило, чтобы понять, что здесь были весь цвет и краса фанфикописания, к тому же, на любой вкус: тут тебе и «элитная британская шлюха» Хиддлстон, и вечно неудолетворенный «Шерлядь», и бесконечные межокеанские страдания Тёрнера и О’Гормана, вместе с бесконечным же сексом на любой поверхности. Сколько ни прятал Люк все это богатство от детей, чьими-то усилиями они все же не остались в неведении. Он еще раз обвел глазами комнату. На Тома было страшно смотреть, Эйдан откровенно ярился, но жальче всех было почему-то Камбербэтча, таким расстроено-ошеломленным он выглядел. Осознав, что кого-то не хватает, Люк повернулся к Ли Пейсу, но не успел еще открыть рот, как тот произнес, извиняющимся тоном:
- А Ричард заперся в чулане. И не выходит. Говорит, ему теперь стыдно мне в глаза смотреть. Я, вон, даже переехал из «Эрмитажа», чтобы совсем его не смущать ассоциациями.
Виндзор застонал, а потом попытался спустить всех собак на Хелену, ядовито спросив у той, почему она так веселится среди этой юдоли скорби. Боннем-Картер недоуменно воззрилась на Люка:
- Послушай, но ведь это реально весело! Мы с Тимом всегда распечатываем раз в неделю что-нибудь новенькое, да читаем по ролям. Иногда еще Джонни с собой берем. Я и детям твоим то же самое сказала, но они все равно рыдают и стенают. Не понимаю, - Хелена фыркнула и пожала плечами. Тильда посмотрела на нее с откровенным ужасом, а Шон Бин с Кеннетом слажено отсалютовали бокалами. Люк попытался взять себя в руки. Задумчиво повертел в руках телефон и набрал номер Рикмана.
- Эмма у тебя? – спросил он без предисловий.
- Ну что ты. Она к Айзексу поехала.
Люк повесил трубку и задумался. В конце концов, это Айзекс тогда буквально навязал ему Эмму, сказав, что девочку надо воспитывать, а Дом подходит для этого как нельзя лучше. Да и сводили их в фанфиках тоже довольно часто. При этом Айзекс человек уравновешенный, так что если чье душевное здоровье сейчас и находится вне опасности, так это эммино. Что же, по крайней мере здесь можно было не волноваться.
Однако, пора было что-то делать и с остальными. И начинать нужно с Тома, подумал он привычно, однако направился к Бенедикту. Накапал ему валерьянки (первую порцию перехватил Эндрю Скотт), потрепал по голове и хотел было преувеличенно бодрым тоном посоветовать не обращаться внимания на чьи-то больные фантазии, но потом понял, что такими общими фразами тут не отделаться. Присел на корточки, заглянул в глаза и, тщательно подбирая каждое слово, произнес тихую, спокойную, но очень страстную при этом речь. И о том, что в мире много очень одиноких людей, которые пытаются как-то сублимировать свои чувства и переживания в такие тексты. И тех, кто хочет хотя бы так приблизиться к своему кумиру. А так же тех, кому кажется, что так они получают на своего любимца какие-то призрачные права, заключая его в рамки ими созданного текста и придуманных условий. И что он, Бенедикт, должен лишь пожалеть таких людей – им и так приходится несладко. А он, Бенедикт, несомненно способен на сострадание и жалость. За время этого монолога Эндрю Скотт начал подозрительно хлюпать носом, а в глазах Камбербэтча затравленное выражение уступило место осмысленной жалости. В этом углу ситуация выправлялась на глазах, пора было двигаться дальше.
Люк выпрямился, и обомлел: Тома в комнате не было. Взгляд судорожно заметался, отметив отсутствие так же Хелены. Крис сидел на диване рядом с Тильдой, которая утешающее гладила его по левой руке, а в правой у него была кружка с молоком, которое он прихлебывал, постепенно приходя в себя. Виндзор бросился было к Ли за разъяснением ситуации, но тут в комнату вошла Хелена, мокрая с ног до головы.
- Тома я выкупала, молоком напоила, печеньем накормила, спать уложила, сказку рассказала. Теперь пора мне и к своим, им, вообще-то, тоже спать пора! – Она зыркнула на Люка так, что тот сразу почувствовал себя виноватым во всех грехах, а потом удалилась, не забыв прихватить из кактусов пропустившего всю суматоху Джонни Деппа. Кеннет Брана и Шон Бин смотрели ей вслед с совершенно одинаковыми мечтательными выражениями лица. Люк стряхнул оцепенение и направился к Дину с Эйданом, недоумевая, что можно сделать в этом случае. Решение пришло само собой.
- Ребята, предлагаю вам просто поиграть с этими авторами. Спорим, вы можете придумать как минимум на семьсот семьдесят семь штук больше идей совместного времяпрепровождения, чем пишут в этих текстах?
Дин и Эйдан переглянулись. Восторженно кивнули друг другу. Подскочили с дивана и умчались в неизвестном направлении, гогоча и топоча. Люк даже не стал им говорить, что уже поздно и пора спать.
Оставалось самое сложное: Ричард. Ли Пейс махнул рукой, дав понять, что с ним все в порядке, а вот в случае с Эрмитажем все было не так просто. Люк уже почти отчаялся, когда на помощь ему вдруг пришел Шон Бин. Он кому-то позвонил, после чего продолжил свое обычное сосредоточенное занятие, то есть опустошение тары «Русского стандарта». Вскоре раздался визг тормозов, потом топот – и в Дом ввалился большой, небритый и стриженый ежиком мужик. Он направился прямо к чулану, решительно зашел туда и захлопнул дверь. Вскоре оттуда донеслись радостные смешки Ричарда, а потом и он сам явился пред светлые очи ожидающих развязки зрителей. Мужик вышел следом, махнул всем рукой и укатил, не проронив ни слова.
- Это же…Жан Рено? – только и смог вымолвить Люк. Кеннет утвердительно кивнул, а Шон Бин пробормотал:
- Я хотел было Колю Цискаридзе позвать, но он бы не согласился.
- Не согласился что? – Люк терпеть не мог недопонимания.
- Меряться, - ответил Ричард, мечтательно закатив глаза.
- Что, прости?! – Виндзор опустился на ближайший стул.
- Ну, мы с ним носами померились. Так вот, у него шире, а у меня длиннее. И породистее. По-моему, это чудесно! – Эрмитаж развернулся на каблуках и удалился обратно в чулан, откуда вскоре послышалось его веселое пение и прочие радостные признаки жизни. Люк проводил его глазами. Встал. Молча подошел к Кеннету и отобрал у него бутылку виски. Залпом выпил ее из горла, а потом позвонил Марку Гэтиссу и сказал, что приедет через полчаса. И ляжет спать. Да, просто ляжет спать – напиться он уже напился, а разговоров ему на сегодня хватит. А спать очень хочется. Желательно, крепко и без снов, хотя есть большая вероятность, что именно сегодня его будут мучить эротические кошмары. Гэтисс понимающе усмехнулся и сказал, что идет стелить новое белье в гостевой спальне. А так же поставит там несколько веточек лаванды, чтобы все плохие мысли сразу улетучивались. Как только он положил трубку, сидящий у него в гостях Мерлин Мэнсон стал собираться домой, но сначала он зашел в упомянутую гостевую спальню и разжег несколько зерен ладана. Лаванда – дело хорошее, сказал он. Но что может быть лучше, чем старый добрый афонский ладан. И Гэтисс был с ним полностью согласен. (с)

@темы: Дом, который построил всех, копирайт

---

за ВДВ

а погода сегодня была хорошая
тучи разошлись, и солнце светило
и мы ели шашлыки
и пили настойку. Сначала какую-то вкусную ореховую, потом клюквенную, она понравилась мне меньше, но тоже хорошо
Играли в настольный теннис, травили байки, потом я пыталась понять правила карточной игры, но слишком тяжело запомнить и осознать почему вдруг десятка сильнее валета, дамы и короля, и как считать очки совсем непонятно
потому я ушла читать детскую книжку
и придумывать новую историю про обитателей Дома

а ещё был фонтан, и честное слово, я бы непременно в нём искупалась, но он был декоративный
автобус был игрушечный, его мальчишка тащил на верёвочке (с)
но, конечно, там искупались мои мелкие

Ах да, Локи вернулся
это удивительная история, и когда-нибудь я её расскажу

@темы: лытдыбр

---

в деревню к тётке в глушь в Саратов

прочитала вчера вечером про планировавшуюся акцию
нервно сплюнула и с облегчением подумала, что как же это хорошо и слава Богу, что мы уезжаем за город
к родственникам (ну родственники они, родственники, при всей сложности, они родственники)
отмечать день ВДВ
ха тире ха тире ха
так что не к тётке в глушь
а с дядькой-десантником
но уехать подальше
и ничего этого не знать и не видеть

www.fontanka.ru/2013/08/02/087/



я даже честно попробовала посмотреть репортаж
но физически не смогла досмотреть до конца
потому что тошнило
но единственное, что я поняла: они не тронули его
то ли от того, что солдат ребёнка не обидит
то ли от того, что не захотели марать руки

если я не досмотрела до того, как тронули, если я поняла не так, я всё равно рада и горда за них
потому что они стояли и разговаривали с ним словами через рот
потому что больше всего я боялась и переживала, что их потом будут обвинять
их и так обвиняют в том, что они быдло и у них нет мозга и мыслей, а только береты и зверские рожи
в детстве когда слышала подобные сомнительные сентенции, обижалась до слёз, и поднималось внутри злое раздражение. По-настоящему звериное.
Сейчас, кажется, ничего не изменилось, просто научилась не выпускать его наружу. Не выражать даже слезами
Учусь договариваться с окружающим миром
навык-то полезный, как ни крути

@темы: ненависти псто, недоумения псто, лытдыбр

---

и снова ещё один подарочек на день рождения

а мне пришла открытка из Англии
спасибо, дорогая  katrinpolly!!!
и за открытку, и главное за тёплые слова

вот такая она красивая

@темы: лытдыбр, красота

---

кажется, это совершенство

крышесносная красота про Локи и Слейпнира
моя любимая тема
и невероятно прекрасный язык
читать это сплошное и незамутнённое удовольствие

26.12.2011 в 00:12

Пишет  Mister_Key:

Родич Слейпнира
Благодарю альфа-ридеров за понимание и утешения.

Свадильфари/Локи, Локиторы в начальной стадии, НЦ-21, канонический квазимпрег. Закончено.

-1-

Скрежет и гром всё нарастали; шли они теперь не только с севера, но и с востока, и зимняя красная заря дрожала, будто испугавшись. Или это у Локи плыло перед глазами от усталости и гнева. Редкие снежинки оседали на ресницы, и Локи смаргивал их, чтобы лучше видеть. Ему казалось, что промёрз он насквозь, до хруста, и что не согреется уже никогда.

Ещё один камень встал на место. Локи закусил губу, прищурился, напрягся изо всех сил. Бесполезно. Вот в чём беда с племенем великанов: они упрямые, как камни. И такие же неуступчивые, твёрдые… бесхитростные, Фенрир их раздери!

Если бы Локи умел жалеть других, он, несомненно, пожалел бы этого гиганта. Но себя он жалел всё-таки больше, и потому глядел на огромного каменщика со смесью сочувствия и злобы. Гораздо лучше было бы отдать парню Фрейю; что в ней толку? Да и он вернул бы её через пару лет, утомившись капризами и своеволием.
Но если бы даже он и смог уговорить отдать Фрейю – а это было на грани осуществимого, - со светилами дела обстояли куда сложней. Никогда и ни за какие подарки Асгард не отдаст их, не останется в темноте. Брисиру надо было бы знать такие вещи, но в этой гигантской голове не помещается больше одной мысли за раз. Прямо как у Тора.

Вспомнив Тора, Локи зябко повёл плечами и снова поглядел на восток. Там гремело, сухие раскалённые зарницы предупреждающе посверкивали над промороженной равниной. Нет, с Тором тоже намечались определённые сложности. Сложностей не предвиделось только с этой проклятой стеной, такой нужной, такой высокой и надёжной, такой дорогой – и при том платить придётся ему, Локи, а вовсе не тем, кто обещал мастеру всё, что угодно. Они бы и бороду Одина пообещали, если бы Брисир попросил. А почему нет? Всё равно ведь отдуваться придётся не им, а Локи!

Он почувствовал, что действительно злится, и обрадовался. Может быть, это поможет выцедить из замёрзшего тела ещё немножко магии. Или злость прояснит голову и подскажет идею получше прежних. До сих пор отвлечь каменщика от работы не удавалось ничем. Локи пробовал уже всё. Оборачивался мухой и жалил то в глаз, то в шею, создавал иллюзии такие прекрасные и страшные, что самому делалось дурно, насылал на Брисира то снег, то ветер, пробовал даже разговаривать с ним, обернувшись мудрой старухой, самозабвенно врал, пугал, обещал, пытался отвлечь посулами, даже говорил правду – но всё это было примерно так же, как если бы он пытался уговорить окаменевший дуб обрасти яблоками. Нет, пожалуй, с дубом было бы проще. Великан хотел свою награду и ради неё собирался сделать всё, что обещал. Локи скрипел зубами от досады почище Торовых козлов, но что толку? Проклятый простак верил асам и не слышал доводов разума. Что бы Локи ни говорил, как бы ни уговаривал, Брисир только шёл мимо него, подгоняя своего жеребца, тащившего чуть не целые каменные горы.

Жеребец, к слову сказать, был прекрасный. Локи не отказался бы от такого, да и любой ас не отказался бы. Уж настолько в конских статях он разбирался. С узкой умной мордой и сливовыми глазами, с широкими, как тарелки, копытами и ровной спиной, весь блестевший от пота и инея и оттого казавшийся седым, Свадильфари работал чуть ли не больше самого Брисира, и у Локи сложилось определённое впечатление об этом жеребце. Он, во-первых, был куда умнее хозяина, а во-вторых – опасен. Конечно, если бы в косматую голову Брисира запала мысль о том, что асы собираются его обмануть, он вполне мог бы развалить не только стену, но и половину Асгарда, но Свадильфари едва не расшиб Локи голову, стоило тому подкрасться к уснувшему великану и попытаться наслать на упрямца хворь. Это уже было серьёзно. До сих пор с животными у Локи получалось лучше, чем с множеством людей, цвергов и прочих существ, ошибочно полагавших себя разумными. Но от этого жеребца у Локи мороз шёл по коже, и сохли губы, а сердце принималось биться в глотке. Отчего так – он не знал.

Гром грянул снова, уже ближе, и в нём ясно чувствовалось предупреждение. Ещё и Тор. С ним тоже всё было очень сложно, и Локи порой думалось, что единственным оружием, о которое вдребезги разбивается любая из его изощрённых выдумок, должна по праву считаться упрямая глупость. Как ни объясняй Тору, как ни старайся его обмануть, запутать, подвести к решению, заморочить голову или, напротив, раскрыть глаза на очевидные вещи, а итог один. Тор выслушает, насупясь от сложных слов, сведёт золотистые брови, и громыхнёт в ответ что-нибудь глупое. Или побагровеет и потянется за молотом; между прочим, добытым им, Локи. И вот она, благодарность.
В последнее время Тор хватался за молот чаще обычного, и это беспокоило Локи – в основном потому, что он не успел пока что разобраться в причинах стремительного ухудшения отношений. Конечно, они с Тором никогда не были на короткой ноге, но всё-таки соблюдали некий условный нейтралитет, а теперь Тор будто с цепи сорвался. Стоило Локи войти в залу, и у Тора делалось такое лицо, что Локи пару раз едва не перекинулся в муху, существо юркое и крошечное. В такое труднее попасть Мьёлльниром, а именно желание зашибить читалось в синих яростных глазах, и отчего так – Локи ещё не доискался.

Если проклятый Брисир успеет возвести свою ограду, нетрудно догадаться, кого асы призовут на помощь. И Тор не откажется, о нет. Локи пошевелил губами, окончательно замёрзшими, и вновь с гневом уставился на Свадильфари. Тот шёл, чуть не подметая гривой замёрзшую землю, и волок за собой каменную глыбу размером с дом.

Нет, это невозможно. Локи сощурился, чувствуя, как в голове оживает какая-то неясная щекотка; упоительное чувство рождающейся идеи. Этой щекотке он был обязан всей своей жизнью и тем, по какому руслу она потекла, и тем, что она была столь непростой и полной опасностей, и ещё тем, что она до сих пор продолжалась.
Отвлечь великана невозможно. Но и не нужно! Локи блестящими остановившимися глазами смотрел на коня. Холода он больше не чувствовал и только пытался вспомнить всё, что знал о лошадях. В голове у него вертелся словно бы блестящий шар, от которого во все стороны рассыпались колкие искорки мыслей, и в какой-то момент этот шар взорвался, оставив яркий свет и чистый восторг решения.

Нечего и думать, чтобы напугать эту вороную тварь или, скажем, покалечить, подсунув под копыто коварный камешек. Также бесполезно уговаривать или просить. Свадильфари, хотя и казался слишком умным для лошади, вряд ли внял бы даже самым убедительным словам. Оставалось одно, и Локи закусил губу, заставляя себя успокоиться. Всё его тело дрожало от напряжения, магия вернулась и плескалась теперь в каждой жилке, обжигая и будоража. Будто и не было нескольких дней тщетных усилий, дней отчаяния и бессильной злости, будто ему, Локи, и не представлялся летящий в лицо кулак Тора, а то и что похуже, даже в редкие минуты отдыха. Всё это было неважно, потому что он придумал. Придумал!

Локи заставил себя задышать ровнее, снова глянул на Свадильфари. Тот будто почуял что-то, приостановился и глядел теперь в ту сторону, откуда ожидал подвоха – и глядел прямо на Локи. Определённо, с этим конём что-то было очень не так, как с прочими, только вот что?

Очень осторожно, тщательно, заставляя бешено бьющуюся в теле магию течь ровной струйкой заклятия, Локи принялся превращаться в кобылу. Мелькнувшую было мысль обернуться другим жеребцом и, глядя по обстоятельствам, либо подменить Свадильфари, либо подраться с ним Локи посчитал последним всплеском самоубийственного отчаяния. Ну нет, он не сдастся. Длинные серые ноги в белых чулках. Нет, он всем ещё покажет. Длинная шёлковая грива до самой земли. И особенно Тору. Морда нежных и твёрдых очертаний – если бы речь шла о лице, Локи назвал бы её красивой. Да, и Одину тоже придётся утереться, потому что Локи не проигрывает. Что же, кажется, всё?

Он постоял ещё минутку, стараясь привыкнуть к новому телу. Не то чтобы на это требовалось много времени или усилий, просто в этот раз дело было куда серьёзней, чем обернуться, скажем, лососем, чтобы не замочить штаны, переправляясь через реку. Сейчас нужно было не просто быть лошадью – нужно было быть красивой лошадью. Соблазнительной лошадью. Такой, чтобы проклятый жеребец потерял всякое разумение. Локи тяжело вздохнул – звук получился фыркающим, нежным, и у ноздрей заклубился пар, - и тихо, призывно заржал.
Из-за длинной гривы он почти не видел равнины, и тряхнул головой, отбрасывая светлые пряди. Удивительно было, каким лёгким ощущалось тело. Если бы он был лошадью от рождения, то, конечно, не заметил бы разницы, но сейчас каждая мышца пела от наслаждения, и это было так похоже на магию, что Локи даже подумалось, что так же, как хороший конь создан для бега, он сам создан для волшебства.

Это была последняя его связная мысль. Тряхнув гривой снова, он выступил из-за голых деревьев, с упоением чувствуя, как хрустит и проламывается под копытами ледяная корочка, снова заржал – и вот на этот звук Свадильфари ответил. Локи услышал заливистое ржание, от которого у него захватило дух, как от глотка самого лучшего, самого пьяного мёда. Всё равно что бежать навстречу собственной победе, задыхаясь от радости и счастья – и он побежал, и даже, кажется, засмеялся, но вместо торжествующего смеха услышал лишь ржание.

С точки зрения кобылы Свадильфари был… неотразим. Локи остановился, едва услышав проклятия Бриснира – тот упал на землю с чудовищным грохотом и сидел теперь, рассматривая обрывки узды, - и подождал, пока Свадильфари не окажется рядом. У жеребца на это ушло не больше пары секунд, но Локи успел рассмотреть разлетевшуюся от бега гриву, мощные движения сильных ног, успел почувствовать дрожь, которой земля отзывалась на удары копыт. Что-то задрожало в нём тоже, и Локи затанцевал на месте, в который раз изумляясь тому, что вовсе нет необходимости притворяться животным. Им просто нужно стать, и дальше природа возьмёт своё. Не сын Лавейи, тряс сейчас головой и переступал на месте всеми четырьмя копытами, но та могучая кровь, что бежала теперь в нём. И не он сам заржал, призывно изгибая шею, и понюхал морду Свадильфари, и помчался, наслаждаясь лаской упругого ветра, собственной силой и красотой, стуком копыт и громким ржанием позади. Не он, задыхаясь от горячо стучавшей крови, нёсся по замёрзшей равнине, и не он остановился, взметнув целую тучу снега, и не он рассмеялся – заржал, - когда могучий Свадильфари, разогнавшись, едва не промчался мимо и лишь чудом остановился. Копыта его оставили в земле глубокие борозды, и Свадильфари снова заржал.

Локи будто раздвоился. Он и раньше чувствовал это, но никогда так полно. Когда превращаешься в зверя, сам делаешься зверем, и требуется множество усилий, чтобы вспомнить потом о том, кто ты и что ты. Сейчас Локи мог вспомнить, кто он и зачем он здесь, но не хотел этого. Свадильфари он отвлёк, и нужно было продолжать эту игру, чтобы жеребец не опомнился. Увести его подальше от грозного хозяина, чтобы жеребец не слышал криков, чтобы не помнил ни о чём – только о прекрасной, желанной и восхитительно недоступной кобыле, появившейся перед ним из чёрного голого леса.

Локи топнул ногой, фыркнул прямо в морду жеребцу – от того сладко и сильно пахло потом, овсом и снегом, - потёрся ноздрями о бархатные ноздри Свадильфари и снова заржал, перебирая ногами и подбрасывая круп. Насколько он мог судить, на жеребца это произвело впечатление: тёмные глаза теперь неотрывно следили за каждым его движением. Локи чуть согнул передние ноги в коленях, будто поклонившись. Не то чтобы он всерьёз намеревался кланяться коню, но этого отчего-то ужасно захотелось, и ещё – дёрнув ушами, рвануться и поскакать по кругу, вздымая снежные вихри. Не было нужды оборачиваться, чтобы знать, что Свадильфари скачет за ним, позабыв обо всём – то ли собственное, то ли животное чутьё подсказывало, что так оно и есть, и Локи скакал, прыгал, вертелся, останавливался и снова бежал, пока не почувствовал, что жар в теле стал слишком силён. Он остановился, всхрапывая и втягивая морозный воздух, и Свадильфари, наконец, догнал его, схватил зубами за потную холку, зафыркал в уши. Локи прижал уши и оскалился, но не стал отбиваться всерьёз. Всё равно он слишком устал. Он потянулся к Свадильфари, поражаясь тому, каким приятным теперь кажется запах конского пота, уложил свою морду жеребцу на плечо и прикрыл глаза.

Свадильфари будто понял его, дал передохнуть, и дальше они шли не торопясь. Лес и равнина остались позади, перед глазами расстилались розовые от рассвета холмы, в сине-жёлтом небе острыми рожками упирался месяц. Локи было так тихо и спокойно на душе, как давно уже не бывало, и он подумал – очень лениво – что оборачиваться назад никак нельзя. Не сейчас, по крайней мере. Свадильфари, обозлившись, попросту растопчет его, и даже если нет, то уж во всяком случае вернётся к хозяину и с удвоенными силами примется за работу. Самые ужасные трудяги – те, кому не досталось радостей плоти, уж это-то Локи знал хорошо. Впрочем, есть некоторые жуткие исключения. Вот, скажем, Тор. Давным-давно он женат на Сив, и что же? Даже это не сделало его нисколько менее злобным.

Воспоминание о Торе вызвало у Локи вздох, и Свадильфари понял его по-своему. Негромко заржав, он толкнул Локи мордой в плечо, пошёл, круто заворачивая к востоку. Чёрная шкура так и лоснилась в утреннем свете, и Локи пошёл бы следом только ради простого удовольствия любоваться этим красавцем, но был вдобавок заинтригован. Жеребец вёл его явно осмысленно; стоило Локи отстать, и Свадильфари оказывался рядом, подталкивал его мордой, ободряюще фыркал, нетерпеливо постукивал копытом по земле.
За холмами, теперь не розовыми, а словно бы посеребрёнными и вызолоченными одновременно, Свадильфари остановился и тряхнул гривой. Локи подошёл поближе, заглянул вниз и издал сдавленный звук изумления. До сих пор он и не знал, что лошади умеют изумляться, но зрелище стоило и большего. Долина вся сплошь заросла какой-то неизвестной травой. Жёсткие метёлки не осыпались за долгую зиму, а только кое-где согнулись под снегом, и сколько хватало взгляда, росла эта трава, названия которой Локи не знал. Будто замёрзшее море; от порывов ветра метёлочки шевелились, пригибались, шли волнами, стряхивали снег и распрямлялись, поднимая в воздух тонкую ледяную пыль. Солнце вынырнуло из-за горизонта, и пыль вспыхнула мириадами искр. Радуга появилась в мёрзлом воздухе, задрожала и опустилась, как занавес.

Локи был совершенно очарован. Он глядел на то, как шевелится под ветром это странное замёрзшее море, и нечаянно подумал о том, что некоторые из асов – да что там, многие, если не большинство! – могли бы поучиться у Свадильфари. До сих пор бывало так, что Локи дарили подарки, но только эти подарки были обычными. Тор, к примеру, однажды умудрился притащить ему окровавленную тушу вепря и свалить под дверью, и когда Локи принялся то ли шипеть, то ли орать, негодуя на такое подношение, только молчал и надувался дурной кровью, а потом треснул кулаком в стенку и ушёл, и… минуточку…
Свадильфари толкнул его мордой в плечо, и мысль ушла. Локи ступил в высокую траву, она приятно хрустела и щекотала бабки, и каждый шаг по ней поднимал облака снежной пыли, так что Локи скоро перестал видеть разгорающееся утро, а видел только плывущие перед самыми глазами тонкие вуали снежных радуг, неверных и хрупких. Свадильфари толкнул его носом снова, и Локи почуял запах текущей воды. Хватило одного удара копытом, чтобы проломить лёд, и сладкая, невероятно холодная, восхитительная вода потекла по языку. Локи пил жадно, а когда поднял морду, стряхивая капли, то увидал, что Свадильфари стоит и смотрит на него странным, почти человеческим взглядом. Или это сам Локи уже забыл о том, что такое – человеческий взгляд. Уже слишком давно на него смотрели в ожидании пакости, хмуро, зло, сердито, как угодно, но только не так, как сейчас смотрел жеребец. Восхищённо. С отчаянной просьбой и благородной сдержанностью. Неотразимо.
Что-то словно надорвалось в Локи от этого взгляда. Он оглянулся по сторонам, но не заметил никого; на всей огромной равнине они были вдвоём, он и Свадильфари.

И Локи решился. Он кивнул, игриво толкнул жеребца мордой, нетерпеливо переступил копытами и неторопливо пошёл, подминая метёлочки копытами. Свадильфари заржал тихо и восхищённо, прошёл мимо, задев его плечом, легко куснул за холку. Отчего-то это показалось ужасно приятным, и Локи остановился, наклонив голову и с наслаждением чувствуя, как Свадильфари кусает снова и снова. По всему телу шла горячая дрожь от этих укусов, и Локи почувствовал, как что-то тонко дрожит внутри, и что он, кажется, уже подставляет жеребцу собственный круп.
Он нарочно не смотрел назад. И специально не думал ни о чём, и в особенности о том, что в настоящую минуту на него громоздится тяжёлый жеребец, что Тор, наверное, умер бы от зависти, если бы увидел… и что это всё неважно, совершенно неважно. Свадильфари был тяжёлым, как гора, и копыта его скользили, а дыхание обжигало Локи шею, но он был вовсе не против. О, совершенно не против. На самом деле, он предпочёл бы… немного ещё. Он застонал, и что-то сжалось в нём, удерживая влитое семя, и следом от дурного предчувствия сжалось сердце. Локи опустил голову, стараясь справиться с внезапной слабостью, и думал лишь о том, что свалял дурака. Свадильфари получил своё, и теперь развернётся, вспомнит о хозяине… верно ведь? И помчится назад.

Но Свадильфари не помчался. Он стоял рядом, дожидаясь, пока Локи придёт в себя, и нежно толкнул его мордой, когда понял, что Локи уже может идти дальше, и шёл потом, неторопливо и мягко ступая, давая Локи отдышаться. Локи только тихо радовался тому, что у жеребца, кажется, нет в намереньях немедленно разворачиваться и нестись сломя голову достраивать стену, и есть ещё шанс…

К тому моменту, как Свадильфари привёл его в какую-то захудалую деревеньку из трёх домов и требовательно заржал, топая копытами, и в ответ на этот из ближайшей двери к ним обоим метнулась женщина, и назвала Свадильфари богом и господином – Локи, не стесняясь, заржал, - и завела их в неожиданно чистый сарай, где было сладкое сено, овёс и даже ломоть хлеба, присыпанный солью, - к этому моменту Локи окончательно уверился в том, что Брисир, несчастный трудяга, вполне заслужил свою неизбежную и скорую кончину. Если Тор не убьёт его, то Локи сам… ну, что-нибудь придумает. Потому что по доброй воле со Свадильфари не расстанется ни Брисир, ни он сам. Это был не просто жеребец; в деревеньке его почитали за божество, и Локи не уставал веселиться на этот счёт, и не уставал бегать по всей округе, разбрызгивая подтаивающий снег и заливистым ржанием подзывая Свадильфари к себе. Требуя не отставать. Тот и не отставал, и не делал ничего, что Локи не понравилось бы, и ночами спал рядом, а от бока его шло ровное тепло.

Всё это время Локи заставлял себя вспоминать о том, кто он и что он. Было слишком приятно быть кобылой, и он мог бы – и, пожалуй, втайне желал, - остаться так навсегда, при условии, что Свадильфари будет рядом, и женщина с почтительным лицом снова будет вычёсывать скребницей его шерсть – дело необычайно приятное, - и приносить ему ломтики сладкой моркови, и… нет, этого он не мог себе позволить, как бы ни хотел. Он всё-таки был бог, единственный бог в этом захудалом, заброшенном местечке. У него была ответственность и планы, и не для того он появился на свет, чтобы до конца дней носиться, стуча копытами.

Но ещё день. Ещё только один день. Это он мог себе позволить, и даже вполне безнаказанно. На западе, откуда-то очень издалека, чуть ли не от самого Асгарда, дико гремели громы – Локи поднял морду от корыта, из которого ел сладкий овёс, тихо заржал и покачал головой. Тор, разумеется. И Брисир. Возвращаться туда сейчас неблагоразумно, потому что Тор, начав махать молотом, не останавливается, пока не удовлетворится полностью… бедолага.
Ещё один день. Просто чтобы там, в благом Асгарде, улеглась пыль. За Свадильфари Локи был вполне спокоен: если уж этот конь сумел стать в глазах местных жителей богом, так не пропадёт и дальше.

В последнюю ночь Локи ткнул Свадильфари мордой и топнул копытом, требуя гулять. Жеребец глянул на него чуть удивлённо, но повиновался, и они вышли в наступающую ночь, уже отдающую запахом близкой весны. Снег под копытами чувствовался слабым и вязким, земля пахла пробуждающимися травами и водой, и Локи шёл, сам не зная куда, а Свадильфари шёл за ним.

В этот раз не жеребец, а он сам, Локи сын Лавейи, потребовал любви. Он толкал Свадильфари мордой, тёрся о него плечом и боком, перебирал копытами и подставлял холку под ровные белые зубы. Если бы кто-то в Асгарде прознал об этом… но здесь не было, хвала всему сущему, никого из Асгарда, а сам Локи никому, разумеется, не собирался рассказывать о том, как подставлялся, выпятив круп, под частые сильные удары, и каким удовольствием отзывалась в нём жаркая тяжесть взгромоздившегося жеребца. Никто не должен был узнать об этом, и никто не узнает, никогда.

Потом, когда они оба отдыхали, Свадильфари отошёл на пару шагов, опустил морду и зафыркал, подзывая Локи. Тот подошёл, остановился и понял, что должен уходить сейчас же. Иначе он не уйдёт отсюда никогда. Не сможет расстаться с этим жеребцом, в чьих жилах явно каким-то образом оказалась часть крови аса или великана, и притом лучшая часть.

Между широких копыт Свадильфари, в разрытом тающем снегу, росли из мягкой чёрной земли несколько тонких стебельков, а на концах их дрожали белые бутоны. Локи глядел на это подношение, и впервые в жизни жалел о том, что был рождён асом. Хуже того – что был рождён беспокойным богом, не умеющим жить в тишине и мире. Будь иначе, и он не ушёл бы отсюда… впрочем, и не оказался бы здесь.

Свадильфари поощряюще фыркнул и отступил на шаг. Локи наклонился к цветам и скусил их у самого основания; на вкус они были горьковато-сладкими, дурманными, холодными, и лучше всего на свете.

Они вернулись в стойло, и Локи уснул ненадолго, уложив голову на ровную широкую спину жеребца и слушая его дыхание, а потом проснулся и вышел наружу. Он шёл очень тихо и осторожно, не желая перебудить всю деревню, и побежал только когда оказался на знакомой равнине. Он нёсся, как бело-серая молния, шёлковая грива неслась за ним, в ушах гудела кровь, а во рту всё ещё стоял вкус цветов.

Несколько раз Локи останавливался и прислушивался. Но Свадильфари не нёсся следом, и это было очень хорошо и самую чуточку обидно. К утру Локи оказался у новой границы Асгарда – к изумлению Локи, Брисир не развалил её напоследок, - и с острым сожалением заставил себя перекинуться.

Ему немедленно сделалось дурно, и притом так, что он едва устоял на ногах. Дело тут явно было не в том, что до сих пор ног было четыре, а теперь стало две, и не в том, что он отвык от человеческого тела, и даже не в том, что лошадь, как он удостоверился, есть создание куда более изящное и лёгкое, нежели человек. Нет, дурнота была слишком сильна. Локи заподозрил даже, что напутал в заклинании, или что магия решила отомстить ему за долгое небрежение. Он постоял, стараясь дышать ровно и чувствуя отчаянную тошноту, на пустой желудок особенно отвратительную. Вдобавок у него ужасно болел живот, а болеть Локи не привык. Он всё-таки заставил себя пойти сквозь ворота и, шатаясь, добрался до своих комнат, где и свалился, свернувшись клубком и стараясь сквозь волны наплывающей боли понять, что же происходит.

Это не удалось; впрочем, Локи сумел подняться и даже дойти до пиршественной залы, и там его затошнило снова – от множества рож, пьяных ещё с прошлой, а то и с позапрошлой ночи, от седой бороды Одина, от Тора, храпевшего за столом, от смеси запахов мёда, мяса, крови и пота.
- Брисир мёртв? – спросил он главное. Всеотец кивнул и заметил, что заслуга Локи в том невелика, а честь победы принадлежит Тору.

Знал бы ты, - подумал Локи. В другое время он непременно ответил бы Одину как подобает, но сейчас тошнота и боль были слишком сильны, и пуще того он страдал от страха и непонимания происходящего. Оттого он сказал лишь:
- Что же, я рад. Нет ли чего-либо, что ещё срочно требуется от меня благому Асгарду?

Один сказал, что нет, ничего такого Асгарду пока не требуется, и Локи, чуть не падая, вышел. Боль делалась нестерпимой; он вроде бы притерпелся к ней, пока стоял перед Одином, но теперь она вернулась и терзала нутро. Пока он был кобылицей, ничего подобного не было… хм…

Впервые в жизни Локи превращался в кобылу прямо в Асгарде. Единственное, на что его хватило, так это на то, чтобы добраться до своих покоев и крепко запереться изнутри.
Едва лишь он обернулся снова, как боль исчезла. Локи удивлённо поглядел себе под брюхо, не обнаружил там ничего особенного и перекинулся в человека.

Боль немедленно впилась ему в живот. Локи даже застонал, так это было ужасно, и быстро обернулся вновь.
Спустя час он уже вполне ясно представлял себе происходящее и тихо, отчаянно фыркал, негодуя на собственную глупость и пытаясь сообразить, как же поступить в такой вот неоднозначной ситуации. Семя уронили, и оно стало прорастать. Локи совершенно не хотел знать, как скоро умрёт от боли, оставаясь человеком, и вместе с тем понимал, что оказаться в Асгарде в виде кобылы, вдобавок жеребой, пожалуй, самая неблагоразумная из всех его затей.
Нужно было уходить, и поскорее. Локи дождался глубокой ночи, перекинулся в человека и пошёл, постанывая от боли и спеша выбраться за ворота, обещая себе немедленно вновь обернуться кобылой, вот только пусть стены Асгарда окажутся позади.

У самых ворот его окликнули знакомым голосом; Локи едва не зарыдал от боли и отчаяния. Только Тора ему и не хватало именно сейчас. Тот будто чувствовал, когда его появление особенно некстати, и шёл к Локи, насупясь и свесив длинные крепкие руки. Деваться было некуда, и Локи остановился.
- Что тебе, Одинсон? – спросил он, отчаянно надеясь на то, что Тор быстро скажет, какого ётуна ему потребовалось, и уберётся с глаз долой. – Я думал, ты пируешь.

Тор кивнул. От него несло мёдом и чадом, и Локи затошнило снова. Он заставил себя вдохнуть холодный ночной воздух и стоять ровно, хотя хотел одного: перекинуться и ускакать. Немедленно. Прямо сейчас!
- Ну и? – нетерпеливо спросил он. – Что нужно тебе, благородный сын и наследник?
- Я убил Брисира, - гордо заявил Тор. Локи уставился на него. Не угроза? Удивительно. Впрочем, Тор ведь только начал. – Раскроил ему череп с первого удара.
- Счастлив слышать, - сухо ответил Локи, давя тошноту. – Дай-ка я угадаю: ты хочешь сказать мне, что не замедлишь повторить свой подвиг?

Тор заморгал, а Локи в мыслях проклял свой длинный язык. С Тором нужно было разговаривать медленно и простыми словами, и повторяя по два-три раза, и ещё переспрашивать, верно ли Тор понял. Неразумно было ставить его в тупик сейчас, когда у Локи было так мало времени. Он физически чувствовал, как бунтует и протестует тело, как пытается изгнать из себя нечаянный подарок.
- Прости, - неожиданно сказал Тор. Локи скрипнул зубами и тряхнул головой, отгоняя алую муть.
- Что? – спросил он, уверенный в том, что ослышался.
- Прости, - хмуро сказал Тор. Лоб у него прорезала глубокая морщина. Не лопнул бы от натуги. Локи подумал об этом и быстро спросил:
- За что ты просишь прощения?

Ему действительно было интересно. Даже сейчас, на грани обморока. Услышать из уст Тора слова извинения, даже такие неуверенные и грубые – это случается не со всеми и не каждый день. И к лучшему, пожалуй.
- Так за что? – поторопил он, чувствуя, что вот-вот упадёт. – Тор?

Вместо ответа Тор взмахнул рукой, будто человек, рассерженный чужой глупостью, и хотел сказать ещё что-то, но застыл, шевеля губами. Локи знал эти приступы немоты, они означали, что у родича появилось больше одной мысли зараз, и в любое другое время непременно остановился бы и терпеливо дождался бы результата Торовых умственных усилий, но жгучая боль снова сжала его нутро, и он не выдержал.
- Я спешу, - сквозь зубы сказал он и почти побежал прочь, надеясь на то, что у Тора хватит совести не бросаться в погоню. Он перекинулся в кобылу, едва отойдя от стен Асгарда, и едва не заржал от облегчения. Кажется, какой-то звук он всё же издал, потому что от ворот вновь донёсся голос Тора.

Локи замер. Тор звал его, потом послышались тяжёлые шаги. Очень тихо Локи отступил в сторону, шагнул ещё и ещё, и тут под копыто ему попалась ветка. Услышав предательский хруст, Тор обернулся на звук и увидал его.
Рот его по-детски округлился, и Тор едва не споткнулся. Локи и сам понимал, что увидеть такую красивую лошадь под самой Асгардской стеной, ночью, без седла и хозяина, когда искал совсем другого – знать бы ещё, что Тору потребовалось так спешно! – дело необычное. Он фыркнул и прижал уши, демонстрируя дурной норов.
- Ух ты, - совершенно как мальчишка, увидавший первую в своей жизни свою собственную лошадь, сказал Тор. Рука его тут же разжалась из кулака, нырнула куда-то к поясу. Локи следил за нею, опасаясь подвоха. Он знал, что бежать нельзя – Тор кинется вслед и схватит, - и надеялся только на счастливый случай. Заморочить голову Тору, будучи в этом обличье, он мог и не мечтать.

На широкой ладони, вновь выплывшей в темноту, лежало что-то. Локи снова прижал уши и отпрянул, скаля зубы. Тор заулыбался.
- Ну-ну, - сказал он ласково. Ласково! Локи впервые в жизни слышал в этом голосе настоящую ласку. И восхищение. – Какая ты красавица. Иди сюда, я не обижу. Видишь – сахар. Это тебе. Надо же, какое чудо…
Тор говорил ещё что-то, в равной степени успокаивающее и бессмысленное, но Локи не слушал слов, слишком изумлённый тем, что Тор в принципе может произнести более трёх слов подряд, и притом таким ласковым голосом.

До сих пор Локи был свято убеждён в принципиальной неспособности Тора к подобным подвигам, и потому оставался на месте. Кроме того, сахар показался ему чрезвычайно соблазнительным угощением, и во рту появилась слюна. Он всё-таки сейчас был кобылой, и к тому же непраздной, а сахар был хотя и запылённым, но необыкновенно многообещающим. Тор всё продолжал говорить, и в этом обычно грубом голосе слышалась такая нежность, такое утешение и спокойная уверенность, что Локи почти против воли сделал шаг вперёд и снял подношение с грубой, жёсткой ладони, на которой не было живого места от мозолей.

Это немного отрезвило Локи. Он ведь знал, почему у Тора такие жёсткие руки, и с молотом тот был неразлучен, а пятью минутами ранее зачем-то рассказал Локи о том, что разбил голову великану. Это всё было крайне интересно, непонятно и подозрительно, так что Локи, взяв сахар, немедленно отступил назад и прижал уши, готовясь обороняться.

Тор одобрительно кивнул и рассмеялся. Не загрохотал с небес, не заржал, как пьяный цверг, не злобно захохотал, раскручивая на руке Мьёлльнир – нет, это был смех. Настоящий смех, в котором не было угрозы. Удивительное дело. Локи нервно переступил на месте и впервые подумал о том, что Тор, может быть, не настолько безнадёжен, как принято считать. По крайней мере с лошадьми у него получается почти неплохо – вот и он, Локи, уже почти готов подойти и обнюхать…
- Видишь? – спросил Тор, показывая ему раскрытые ладони и не двигаясь с места. – Я не бросаюсь. Не буду тебя обижать. Ты ведь совсем дикая девочка, правда?

Локи фыркнул и снова ударил копытами о землю, но на Тора это не произвело ни малейшего впечатления. Он снова кивнул и сказал:
- Я так и подумал, едва тебя увидал. У тебя нестриженая грива, и я знал бы, если бы ты была чья-то. Как же ты сюда забрела, хотел бы я знать?

Тут Локи посетила гениальная идея. На сей раз она не сопровождалась щекоткой и искрами, а просто… просто стала очевидной. Идти ему было некуда. Он мог бы вернуться к Свадильфари, но это было слишком опасно – во-первых, слишком велик был риск до конца своих дней остаться кобылой, во-вторых, Локи не хотел так надолго покидать Асгард. Мало ли что может стрястись без его присмотра! Теперь ему предлагали защиту и помощь, стоило только подойти. Что бы ни говорили о Торе, а с животными он обращался хорошо, достаточно было вспомнить, какую виру он взял с человека, случайно повредившего ногу его козлу. И он был достаточно глуп, чтобы не догадаться о том, что Локи – не обычная кобыла. Вдобавок это была прекрасная шутка – жить под самым носом у Тора и морочить ему голову долгих одиннадцать месяцев, или сколько там принято носить жеребят.

Тор, будто почувствовав перемену в его настроении, ободряюще улыбнулся. Ободряюще. Такого Локи тоже не видал ещё ни разу в жизни. Он подошёл, зафыркал Тору в ухо, удивился тому, как иначе воспринимается запах сейчас, когда ушла тошнота и боль. Тор осторожно погладил его, и Локи передёрнул шкурой от удовольствия. Да, Тор при всех его недостатках всё же умел обращаться с лошадьми. Локи не сомневался, что только что, подманивая дикую кобылу, Тор сказал ей – ему! - больше ласковых слов, чем собственной жене за все годы брака. Это было в некотором роде справедливо. Локи рассмеялся, услышал собственное ржание и пошёл за Тором, предвкушая скребницу, попону и еду.

Одинсон не разочаровал его. Во-первых, у него хватило чутья или ума, или всего сразу, чтобы не ставить Локи к прочим лошадям. Во-вторых, он сам, не доверяя конюхам, вычистил его так, что шерсть заблестела, и при этом сказал столько ласковых и восхищённых слов, что Локи слегка испугался – как бы Тор не лопнул от такого перенапряжения. В-третьих, он накормил и напоил Локи, и потом долго гладил по шее и холке, размышляя вслух, и это было настолько смешно и интересно, что Локи едва удерживал себя от громкого ржания.

- У тебя шкура как лунный свет, - восторженно говорил Тор, оглаживая Локи по шее. – Но я не хочу называть тебя Звёздочкой или, к примеру, Луной. Такие имена подходят драным сельским клячам, а ты… царица. Настоящая царица. Никогда ещё не видел такой красивой кобылы, а уж я их перевидал…

Да уж. Локи фыркнул, вспомнив Сив.

- И ты никак не можешь носить одно из смертных имён, - проговорил Тор, щекоча его пальцем под челюстью. – Они для тебя слишком просты. Как же мне тебя назвать, милая?
Милая. Локи снова зафыркал, скосился на Тора и поразился напряжённой работе чужой мысли. Тор шевелил губами, закатывал глаза, кривился и морщился, и был похож на мальчишку, решившего построить настоящий замок из соломы и веточек.

- Плохо, что я не знаю, как тебя назвать, - почти жалобно сказал Тор. – Я не слишком хорош в разговорах, а от книжек у меня болит голова. Но знаешь, я сейчас вспомнил, как в Вальгалле чествуют эйнхериев.

Локи приподнял морду, заинтригованный донельзя. То, что Тор не назвал его какой-нибудь Белянкой или Найдёнкой, было поразительно. А при чём тут эйнхерии, Локи и сам хотел бы знать.

- Их всегда называют не впрямую, - пояснил Тор, гладя Локи по морде. – Ну вот как скала плеч, например – голова. Понимаешь?

Локи ободряюще фыркнул.

- Я знал, что ты умница, - влюблённо сказал Тор. – Так вот тебе подойдёт настоящее имя, только я никак не могу решить, какое. Цветок ветра?

Локи топнул ногой.

- Ну хорошо, - понял Тор, - согласен, это глупо. Но как тогда?
Локи поднял морду к потолку и заржал. То ли от этого звука, то ли от чего другого, но под крышей проснулась какая-то птаха и зашлась заполошным щебетом. Локи заржал снова, и Тор медленно кивнул.

- Птица зимы, - сказал он медленно. – Да?

Что же – Локи не был против. Он милостиво кивнул и дунул Тору в лицо, а потом закрыл глаза. Тор – удивительное дело! – понял, кивнул в ответ и отошёл.

- Спи, - сказал он ласково, поправил на Локи попону и снова погладил по спине. – Спи, красавица. Обещаю, утром я сам выведу тебя побегать.

Локи сонно вздохнул и позволил себе, наконец, расслабиться. Разоблачение ему не грозило, и можно было хоть немного передохнуть.

Наутро он устроил показательный скандал. Он фыркал и ржал, скалил зубы, бил копытами, танцевал, поднимался на дыбы и кусался, он вышиб дверь стойла одним ударом задних копыт, и всё это потому, что Тор его обманул. Вместо привычной красной физиономии перед Локи появился какой-то посторонний конюх, и мириться с этим Локи не собирался.

Тор влетел в конюшню как раз в тот момент, когда призванные на помощь конюхи окружали Локи, забившегося в угол денника, и намеревались поймать его верёвками. Локи же собирался биться до последнего, потому что ему было что терять и совершенно не хотелось обзаводиться подковами и, чего доброго, тавром. Потому он наклонил голову, прядая ушами, и обводил конюхов многообещающим взглядом налитых кровью глаз.
Тору хватило одной секунды. Только что перед Локи мелькали петли, верёвки, сети и мешки, руки и перекошенные рожи, и вот всё это исчезло, будто сметённое вихрем, и конюхи повалились на истоптанный пол, зажимая кто разбитый нос, а кто и голову. Тор орал так, что Локи против воли напугался, а потом и разозлился. В конце концов, это было дело Тора, его обещание – и никто не тянул его за язык, - и своим нервным пробуждением и боевым утром Локи был обязан именно ему.

Потому Локи заржал, ударил копытами в заднюю стену, и снова был поражён тем, как Тор, едва глянув на него, превращается из тупого орудия убийства в нежно воркующего влюблённого, готового на всё ради предмета своего восхищения.
- Девочка моя, прости, - бормотал Тор покаянно. Один из конюхов не в добрый час попытался, стеная, подняться с каменного пола. Тор, не глядя, пнул его сапогом. Локи удовлетворённо фыркнул. – Эти ётуновы отродья тебя напугали, моё сокровище, моя серебряная птаха…

Локи сощурился, но Тор был явно совершенно искренен. Он сыпал нежными словами, от которых Локи хотелось поочерёдно зарыдать от хохота и положить голову Тору на плечо. Пусть чешет; это у него получалось, в конце концов, вполне достойно.

- Я должен был быть в Мидгарде, - объяснял Тор, поднося Локи свежей воды и охапку сена. – Я думал, что вернусь к сроку, но, видишь, опоздал – там мне попался такой упёртый великан…

Локи приподнял голову от сена и вопросительно фыркнул.

- Здоровенный, как три меня, - понял Тор, - весь синий, как утопленник, и вдобавок кидал в меня глыбами камня с горы. А под горой...

Локи выслушал и про гору, и про великана, и про славную битву, и про добычу. Тор, увлёкшись, размахивал руками и описывал каждый из добытых трофеев, и выглядел таким мальчишкой, что Локи поневоле заслушался.
- …чистого золота, - сказал Тор, - но тебе я принесу другую сбрую.

Локи подозрительно фыркнул и сузил глаза.

- Только для выезда, - заверил его Тор. – Я отдам все эти золотые вещи цвергам, их племя умеет ковать из всего на свете. Пусть сделают тебе сбрую и всё, что полагается, из пения немого, и из тёплого снега, из дыхания реки и паутины сновидений. Вот такая это будет упряжь, моя ледяная красавица, и никто не положит её на тебя, покуда ты не захочешь примерить узду, клянусь.

Локи снова зафыркал, и Тор рассыпался в заверениях, что уж эта-то клятва будет им исполнена полностью и в срок. Вид у него был искренний и настолько несчастный, что Локи позволил погладить себя по морде и вывести во двор.
Больше никто из чужих к нему не входил. Зато Тор приходил ежедневно, сам кормил, поил, чистил и водил гулять, сам гладил и расчёсывал гриву, сам убирал в стойле – последнее Локи буквально потрясло, - и говорил обо всём, что приходило ему в голову, так что к лету Локи знал о Торе больше, чем его родная мать, и почти совсем привык к нему.

-2-

- Птица зимы, - сказал однажды Тор, и глаза у него были грустны, - хотел бы я знать всё же, откуда ты взялась. Может, это не случайно, что я нашёл тебя в ту же ночь, как пропал Локи… и никто, ты понимаешь, не знает, где он.

Локи пренебрежительно заржал. Тор вздохнул.

- Понимаю, ты никак не можешь знать, где его ётуны носят, - он помолчал, взял скребницу и предложил, - давай я вычешу тебя ещё разок? У тебя такая мягкая шерсть, и гладкая, как девичья ложь…

Комплимент был сомнительным, но Локи милостиво позволил чесать себя тонким гребешком и даже поворачивался, чтобы Тору было удобней.

- И не то чтобы я так уж горевал о нём, - проговорил между тем Тор, без особенных усилий возвращаясь к предыдущей теме разговора, - но без Локи в Асгарде как-то… как в застоявшемся бурдюке, того и гляди, запахнет кислым. И он пропадал и раньше, но сейчас что-то особенно невовремя и надолго.

Локи вопросительно скосился на него и толкнул мордой. Тор ласкающе огладил щёку и скулу, похлопал по шее и сказал:

- Понимаешь, Локи – умный. Ётуны его раздери, он даже слишком умный. Вот мне досталась сила, тебе и Сив – красота, а ему досталась хитрость, и притом столько, что я удивляюсь, как это он ещё не бегает лисицей по лесам.
Локи был изумлён тем, что Тор мало того что думает о нём, так ещё и вполне правильно, и поощряюще фыркнул Тору прямо в ухо. Тот сморщился, рассмеялся и вновь сделался серьёзен.
- Слишком умный, - повторил он, в задумчивости проводя гребнем по длинной пряди из хвоста Локи. – Всякий раз, как я его вижу, у меня руки чешутся доказать ему, что я небезнадёжен. Ну да, хотя бы и Мьёлльниром. Мне бы понравилось, если бы этот стервец меня хоть немного уважал!

Локи фыркнул.

- Глупо, согласен, - печально согласился Тор, - но так уж вышло, что этот ётунов сын мне по душе. Хотел бы я с ним подружиться, а то и…

Он осёкся, взял другую прядь и замер так, с гребешком в одной ручище.

- Не знаешь, отчего я тебе об этом говорю? – спросил он и сам себе ответил, вздохнув. – А кому бы я ещё мог сказать? Сив терпеть его не может. Отец… терпит, надо полагать. А я не сказал ему ни слова благодарности за Мьёлльнир.

Локи припомнил, как саднили шрамы на губах, и дёрнул шкурой. Будь он способен говорить – наговорил бы сейчас множество ядовитых слов о цене чужой благодарности, и об асах как таковых, и о том, каково это – раз за разом вытаскивать благой Асгард из ётуновой задницы, получая в награду лишь угрозы и подозрения. Будь он способен… но он не был. Брюхо его понемногу тяжелело, и он даже не пробовал оборачиваться, подозревая, что это будет означать как минимум очень много боли, а то и что похуже. Тор всё бормотал что-то ласковое, гладил и вычёсывал ему шкуру, но блаженная истома и покой оставили Локи, и он отвернулся от Тора, и вдобавок чуть не наступил ему на ногу.

Отчего, - хотелось ему закричать, - ну вот отчего ты, такой здоровенный и глупый тип, умеешь говорить ласковые слова только лошадям? Жизнь несправедлива. Почему с поддельной кобылой ты и внимателен, и умён, и сейчас вот не настаиваешь на том, чтобы продолжать чесать мне хвост, а только гладишь, и гладишь успокаивающе, правильно, как раз так, как нужно – отчего всё это достаётся кому угодно, даже приблудной кобыле, но только не Локи?

Тор оставил его в покое, а вечером зашёл с целым пучком моркови и протянул Локи, будто прося прощения. Локи не взял бы угощения, но к вечеру у него разыгрался аппетит, а морковь была свежей и сладкой, и Тор, по счастью, молчал. Выяснилось, что молчать он тоже умеет правильно – не хмуро, не грозно, не злобно, а как-то уютно и мирно. Локи мог бы представить, как Тор сидит вечерами у очага с Мьёлльниром на коленях, чистит его куском замши, слушает треск пламени в очаге, и вокруг царит такое же вот уютное молчание. Локи всегда не хватало именно этого; сам он был вечно на взводе, и порой страшно уставал от самого себя, и от собственной гениальности, и от необходимости постоянно думать, и от огромного мира, требующего обязательно вмешаться и всё в нём перекроить по-своему, и случалось так, что усталость толкала его на опасные глупости. Если бы можно было иногда помолчать с кем-нибудь вот так, как сейчас, жизнь была бы куда приятнее.

Локи тяжело вздохнул и взял морковь. На секунду ему показалось, что Тор вот-вот поцелует его в морду, но тот, подавшись вперёд, только сказал:
- Это нестрашно, правда. У тебя будет хороший жеребёнок.
Локи сощурился и приподнял одно копыто, собираясь ударить. Чрезмерно осведомлённый Тор злил ещё сильнее, чем глупый Тор, в муках собирающий непокорные слова.
- Бедняжка, - ласково сказал Тор, оглядывая Локи. – Совсем извелась здесь, в тёмном сарае… послушай, я собираюсь в Мидгард, в священные рощи. Там много свежей травы и есть где побегать. А то мне кажется, ты заскучала здесь. Хочешь?

Локи, действительно маявшийся со скуки – жизнь в стойле не предполагала множества развлечений, - оценил эту перспективу как заманчивую и пошёл вслед за Тором, даже не повредничав ради приличия.
- Всё ты понимаешь, - вздохнул Тор, ласково погладив Локи по шее. – Совершенно всё. Не будь ты такой красавицей, я бы решил, что ты чья-нибудь волшба, но говорят же, что любое зло так или иначе себя проявляет. Вон Локи, к примеру…

Локи, обожавший сплетни о себе, прихватил Тора губами за ухо и вскоре пожалел об этом. Всю дорогу до Мидгарда Тор жаловался Локи на него самого, его невыносимый характер, его проделки и особенно – ядовитый язычок.

Поначалу заинтересовавшись этим разговором, Локи вскоре заскучал, потому что все рассказы Тора заканчивались одинаково.
- И тут он сказал мне… - говорил Тор, - а я чуть не треснул его Мьёлльниром. И треснул бы, да толку? Локи есть Локи.

Да уж, это было верно. Имей Локи возможность ответить словами, и он сказал бы сейчас, что и Тор есть Тор. Безнадёжный случай, когда вполне достойное содержимое облечено в чудовищно грубую оболочку. Правда, и к ней, как выяснилось, можно было привыкнуть. Даже найти в совместном времяпровождении некоторые приятные моменты. Всё лето и часть осени Тор провёл в Мидгарде, бродя от одной священной рощи к другой, и Локи бродил за ним. Лето было временем гроз, а священных рощ в Мидгарде было немало. Смертные, как Локи быстро выяснил, обожали Тора самозабвенно, и тот отвечал им полной взаимностью. Нечисть пугалась громов и разбегалась, и жители окрестных селений приносили к особым камням убитую дичь, молоко и хлеб, порой даже цветы. Последние всегда доставались Локи.

Асгард, казалось, остался где-то бесконечно далеко. Будто бы его никогда и не было, а были только рощи, реки, в которых Локи купался, солнце, гревшее ему шкуру и широкие поля, по которым было так приятно скакать и бродить. И Тор. Тор тоже был. Солнце вытравило рыжину из его волос, вызолотило кожу, и теперь Локи готов был признать, что Одинсон не уродлив. А когда возвращается из леса, волоча за собой добычу – даже красив. И когда бежит с Локи наперегонки в воду, поднимая тучи брызг и хохоча – тоже. И когда носится, будто мальчишка, под тёплым дождём, не боясь промочить штаны. И когда сидит ночью, уставясь в небо, и думает о чём-то своём. Локи говорил себе, что всё дело тут только в том, что Тор – единственный ас, способный разговаривать с кобылой на равных, но всё равно не мог отделаться от ощущения странной и почти ненормальной близости. Может быть, потому Локи быстро приучился не вздрагивать всем телом от грома и не пугаться, когда Тор раз за разом швырял молот в небеса, и те отзывались сухим треском и зарницами, а потом набухали сизым и чёрным, оглушительно грохотали и проливались на землю. Тор шёл от одного селения в другое, везде заботясь о том, чтобы прогнать накопившуюся за зиму дрянь, выжечь её молниями и смыть ливнями, и Локи понемногу начинал проникаться этим занятием. Тор оказался совсем недурным спутником. Он не храпел, мылся дважды в день, не брезговал есть за одним столом со смертными, и… словом, будь он чуточку немного более отёсан, этот здоровенный тип, будто вырубленный из янтарной глыбы, и умей он чуть лучше выражать свои мысли и чуть пореже махать кулаками… впрочем, что толку мечтать? Локи всё чаще задумывался о том, что лето окончится, и окончится осень, а зимой придёт его срок, и, родив, он мгновенно перекинется. И выпьет мёда, и запрётся у себя, и не выйдет, покуда не перечитает все книги, по которым ужасно соскучился. И всё пойдёт как прежде: Тор будет ненавидеть его и то и дело хвататься за оружие, Локи будет презирать грубую силу и изводить родича тонким ядом насмешек и ехидства, а то и чем посущественней. Всё вернётся на свои места и станет как было. Он не знал, радоваться ли этой перспективе, и всё чаще чувствовал себя сбитым с толку. Жеребёнок в нём всё рос; может быть, дело было и в этом тоже. Быть женщиной, пусть даже и кобылой, и вдобавок носить будущую жизнь означало, помимо прочего, сталкиваться с неожиданными реакциями собственного тела. Локи охватывал то беспричинный страх, то столь же беспричинный восторг, и порой он спал целыми днями, а порой не мог уснуть и ночью, и Тор, зевая и ворча сквозь сон что-то успокаивающее, гладил его по холке и уговаривал отдохнуть. Локи отчего-то вовсе не злился на него за собственную слабость – дело неслыханное. Обычно именно этот несправедливый перевес в силе доводил Локи до белого каления и вынуждал раз за разом морочить, издеваться, путать и обманывать, подсмеиваться и оставлять в дураках. Когда не цепляешься плечами за дверные косяки в главном зале, а из оружия у тебя лишь острый ум да ядовитый язык, поневоле невзлюбишь тех, кому Всеотец щедрой рукой отсыпал силы и всеобщего одобрения. Удивительно было, как всего одно обстоятельство, будто камень, брошенный в воду, меняет всё вокруг: теперь Локи не злился на Тора. Он даже почти не злился на Всеотца. Он просто жил, тихо и мирно, и жеребёнок в нём уже начинал шевелиться.
К осени лес вокруг превратился в щедрую, осыпанную тускнеющей зеленью и зарождающимся золотом картину, а бока Локи округлились так, что иногда делалось тяжело бежать. Тор разговаривал с ним всё нежней, старался не уходить надолго, гладил и успокаивал, баловал без меры и не позволял уставать. Когда же первый дождь промочил желтеющие листья и серую шкуру Локи, Тор с сожалением вздохнул.

- Придётся нам возвращаться, милая.

Локи протестующе заржал. Он не хотел возвращаться в Асгард; нет, ни за что. Он хотел остаться здесь. И он не хотел зимы, это он-то, Локи Лавейсон!

- Понимаю, - сказал Тор, и Локи не пришло в голову фыркнуть презрительно, потому что Тор действительно понимал. – Но нельзя всю жизнь скитаться по лесам. Меня ждёт жена, тебя – тёплая конюшня и подарок.

Локи затопал копытами и мотнул гривой. Она так отросла, что стлалась по траве, и Тор подхватывал её, заплетая в косицы, а порой, стыдясь самого себя, украшал цветами.

- Я только покажу тебе его, - заверил Тор, правильно истолковав негодование Локи. – Цверги клялись закончить к осени, так что твои украшения, должно быть, уже ждут нас в Асгарде.

Локи снова фыркнул. Украшения. Тору следовало бы сказать лучше, что он заскучал по Сив. Вообще странно, как это он так надолго оставлял свою драгоценную, в буквальном смысле и стараниями Локи, супругу. И словно бы вовсе не скучал по ней, и даже во сне имя Сив не слетало с его губ. Локи знал, потому что пару ночей промаялся бессонницей и от нечего делать слушал, как Тор бормочет во сне бессвязную нелепицу. В ней было много проклятий и указаний, как лучше бить того или другого противника, но ни разу не мелькало женского имени.

Сив, впрочем, встретила их у самых ворот Асгарда со всей почтительностью, положенной верной и любящей супруге. Она поклонилась Тору и принялась учтивыми словами выражать радость встречи; Локи, дожидавшийся окончания приветствий, рассеянно подумал, что Сив стоило бы поменьше внимания уделять этикету, и побольше – искренности. Сам он умел притворяться искренним куда лучше неё. И всё-таки интересно, с кем Сив наставляет мужу рога?

Локи решил выяснить это. Конечно, было сложно в таком вот обличьи следить за благородной асиньей, но нет ничего невозможного для того, кто увлечён поисками правды. Локи бродил по лугам, паркам и дорожкам Асгарда совершенно свободно, и то и дело натыкался то на одну, то на другую компанию, занятую беседой – а то и чем посерьёзней. Удивительней всего было то, что никто из пойманных врасплох не выказывал возмущения. Даже когда Локи ткнулся мордой между плечами Фрейи и Тюра, те лишь рассмеялись и продолжили целоваться, а Тюр вдобавок потрепал Локи по морде целой рукой и велел не подглядывать, а то ожеребится раньше срока.
Локи прищурился и запомнил это. Он запомнил ещё многое из того, что увидел, но никак не мог застать Сив на горячем. А ведь должно было быть что-то, отчего жена Тора встречает его с поклонами и сладкими речами, которые так же честны, как щедрый цверг.

Тор по-прежнему носился с Локи как с драгоценностью и никого к нему не подпускал, а к зиме окончательно, по мнению окружающих, повредился в уме. Локи тихо фыркал, слушая разговоры об этом, и весело думал, что было бы в чём повреждаться, а с Тора не убудет. И потом, ну что такого ужасного в желании приделать к конюшне сарайчик, в котором заботливый хозяин мог бы иногда ночевать? Локи был уверен, что Тор и в собственную спальню забрал бы его без колебаний, если бы только эта спальня не была отделена лестницей. С лестницами у Локи, как у всех лошадей, были серьёзные нелады.

В один из зябких осенних дней Тор пришёл к Локи раньше обычного и в дурном настроении. Погладив узкую морду, он вдруг сделал странное: потянулся вперёд и обнял Локи за шею, вдобавок уткнувшись лицом в гриву.
Локи изумлённо фыркнул.
- Знаю, - тоскливо заверил Тор, - знаю, ты не любишь, когда тебя трогают, моя крылатая вьюга. Потерпи минуточку. Я сейчас… сейчас уже отпущу.

Локи встревожился и дохнул Тору в ухо, а потом ещё и прихватил губами за волосы. Тор безнадёжно махнул рукой.
- Всё плохо, - доверился он. – Я всё ещё не король. Ну, это, положим, мелочи. Отец мною недоволен – вроде как я должен был не лаяться с великанами за остров Бьорн, а проявить… как это… политическую гибкость. Какая ещё, к ётуновой бабке, гибкость, да у них всё племя только молота и просит!

Локи тихо дышал Тору в шею и ждал главного. И не ошибся.
- Сив закатила мне скандал, - признался Тор. – Узнала о той добыче, что я отнёс цвергам за твою упряжь, и понеслось. Я плохой муж, не забочусь о ней, не приношу всё, что добыл в бою, какая-то лошадь мне дороже родной жены, ну и всё в том же духе.

Локи зафыркал угрожающе.

- Какая-то лошадь! – повторил Тор, спохватился и погладил Локи по плечу. – Да что ж такое, ведь Сив не дура, ну как она не видит, что ты – самая красивая, что второй такой нет? Я так и сказал, и она совсем взбесилась. А кроме того… - он помолчал, снова уткнулся Локи лбом в шею и сказал, - Локи нет в мире.

Локи изумлённо заржал.

- Нет, - повторил Тор. – Я что-то совсем за него встревожился – как-никак, с зимы не видал, - ну и пошёл к самсейским колдунам. Отсыпал им кошель золота, они зарезали быка, стали читать по костям и вычитали, что Локи, ётун его дери, куда-то подевался не только из Асгарда. Его нет нигде. Ни в Хельхейме, ни в Вальгалле, ни в Мидгарде – нигде. Как в воду канул. Вот как это может быть, чтобы аса не было ни среди живых, ни среди мёртвых?

Локи посмотрел на Тора с глубочайшим недоверием. Что тот не догадался, куда мог подеваться бог-обманщик, большим сюрпризом не было, но что он тревожился? Да притом настолько, что пошёл к колдунам, которых люто ненавидел, и проявил ту самую политическую гибкость, какой от него безуспешно добивался Всеотец?

- Верится с трудом, - согласился Тор, погладил Локи по шее и с усилием отодвинулся. – Только знаешь, Локи всегда был себе очень на уме. Он, конечно, ётуново отродье, характер у него… ну да ты сама знаешь. Но вот так пропасть – это уже чересчур. Что, если он вляпался куда-нибудь? Свалился, может быть, в пропасть или попался в сеть, или какой-нибудь ётун на свою голову захватил его в плен, а теперь и отпустить не может, и у себя оставить… ох.

Тор сжал виски ладонями, будто стараясь остановить мысли, и сказал жалобно:

- Видишь, мне как трудно думать. Голова того гляди лопнет. А у Локи мыслей втрое больше. Как он сам с собой уживается, не понимаю.

Вдесятеро, - подумал Локи, но был польщён. Он зафыркал Тору в лицо, мазнул губами по щеке. Тор рассмеялся.
- Моя серебряная девочка, - ласково сказал он, - ты одна меня понимаешь. Что же – может быть, колдуны и впрямь найдут его под Самайн, как обещали. Что гадать зря? Погляди-ка лучше сюда.

Из-за пазухи Тор вынул крохотный свёрток, не более ладони в ширину и весь обмотанный тонкой льняной тканью. По ткани рядами змеились руны, и Локи узнал пару защитных сочетаний. Он вопросительно заржал.

- Ага, - подтвердил Тор, - она самая. Посмотришь? Только посмотришь, клянусь.

Локи настороженно кивнул, не сводя взгляда с огромных лапищ Тора. Они при необходимости могли двигаться очень быстро, а что может быть проще, чем поймать кобылу, чьё брюхо висит чуть не до земли?

Тор медленно развернул тряпицу, заговорщически поглядел на Локи и отбросил последний уголок ткани. Локи ахнул. Он знал, что лошади не умеют ахать, но просто забыл об этом. И тело забыло тоже.

Тонкий звон наполнил конюшню, растаял в воздухе и отозвался нежнейшим перезвоном далёких серебряных колокольцев. В воздухе повисла тонкая серебристая дымка, а в ладонях Тора оказалась самая прекрасная упряжь, какую Локи видал в своей жизни, в том числе и лошадиной. Тончайшие ремни, пряжки, будто сотканные из инея, колокольцы и резное белое кружево, сделанное то ли из металла, то ли из драгоценных камней, то ли…

- Вот, - сказал Тор неловко и встряхнул небольшой клочок белого полотна. Оно развернулось, вспорхнуло невесомым крылом и замерло, почти касаясь Локи. – Попона. Она очень лёгкая. Сделана из русалочьих волос и тёплого снега. Примеришь?

Локи задумчиво перебирал копытами, затем кивнул. Тор накрыл его попоной, такой лёгкой, что Локи пришлось повернуть голову, чтобы увериться в том, что Тор не передумал на полдороге. Волшебная вещь была мягкой, почти неощутимой и очень тёплой. Локи тут же почувствовал, как расслабляется напряжённая спина, и сунул морду Тору в лицо, будто поцеловал.

-3-

- Ну вот, - растерянно сказал Тор, - ну что ты, девочка? Ты и большего достойна. Такая красавица, такая…
Локи фыркнул, прерывая поток похвал, и снова ткнулся Тору губами в лицо. Второго такого шанса могло и не представиться, и Тор вряд ли когда-нибудь ещё заслужит поцелуя, а Локи отчего-то хотелось узнать, как пахнет его дыхание.
Выяснилось, что мёдом. И немножко полынью, Один знает почему. Локи отодвинулся и сам наклонил голову, чтобы примерить оставшуюся сбрую. Вся она была тонкой, как паутина, и прочной, и прекрасной. Цверги не зря получили свою плату; вечером, отправившись гулять, Локи то и дело ловил на себе восхищённые взгляды. Это было такое новое чувство, что он даже чуточку опьянел от удовольствия. Одно дело было слушать восторги Тора, тот был неискушённым и примитивным типом, другое – чувствовать, что ни один из асов не остался равнодушен к твоей красоте. Локи подумалось даже, что он, может быть, зря так уж наслаждается всеобщим вниманием. К этому было легко привыкнуть, а что потом? В своём обычном виде Локи старался пореже привлекать к себе внимание, хоть хорошее, хоть дурное, так было удобнее и со временем стало получаться как-то само собой. Теперь он будто пал жертвой чужой изобильной любви: стоило ему показаться из конюшни, как асы и ваны чуть не наперегонки бежали к нему с морковью, хлебом и кусками колотого сахару. Его гладили – очень бережно и осторожно, - ему говорили слова восхищения, его даже заверяли в том, что жеребёнок, которого он родит, будет самым большим сокровищем Асгарда, и Локи всё чаще думал, что устроен очень примитивно, почти как Тор. Если бы у кого-то из всех этих асов хватило ума наговорить ему такую же кучу приятных и льстивых слов, пока он ходил на двух ногах, то он куда реже стал бы развлекаться за их счёт.
Дни делались всё холоднее, бока Локи – всё круче. Ему уже делалось тяжело не только бегать, но и быстро ходить, и он всё чаще мучился болями в спине и тревожным предчувствием будущего. Перекидываться теперь было категорически нельзя – Локи подозревал, что не прожил бы с жеребёнком таких размеров в брюхе и секунды, - и он одновременно мучился от желания вновь пройтись по лестнице и запереться в своих покоях и от желания остаться навсегда так, как есть: всеобщим любимцем. Любимицей. Только Сив не приходила баловать его, зато Тор старался за двоих. Перед самыми родами он выдраил конюшню дочиста, постелил в стойле стопку чистого полотна и долго-долго гладил Локи по морде и шее.
- Ничего не бойся, птаха, - сказал он спокойно. – Я принимал жеребят, а ты молода и здорова. Я тебе обещаю: всё будет как надо.
Локи, не удержавшись, ткнулся мордой в жёсткую, будто присоленную, ладонь, лизнул её.
- Сокровище, - нежно сказал Тор, погладил Локи между ушами. – Веришь мне. И правильно, я тебя не обижу. Тебе уже совсем недолго ждать – может, пару дней…
Боли у Локи начались той же ночью. Он стоял, упершись лбом в дощатую перегородку, и поднимал то одну, то другую ногу. И горбился. Ноги у него дрожали, но лечь было нельзя – это он откуда-то знал. Болело всё сильней, и страшно было упасть, а Тор, Фенрир его зажри, бродил где-то. Локи заржал негромко и отчаянно, думая о том, что если ему суждено умереть, недожеребившись, то вот это будет лучшая месть Асгарда за все его шутки. Он покрепче упёрся лбом в стену и снова заржал, на этот раз злобно.
Ну уж нет. Он вовсе не собирался доставлять асгардским выскочкам такое развлечение. По ногам его текло что-то тёплое; Локи заглянул себе под брюхо и убедился, что это не кровь, а воды. Боли сделались слабее, теперь в животе будто кто-то сжимал гигантскую ладонь и старался выдавить все кишки Локи наизнанку.
В ту секунду, как Локи совсем было решил подогнуть колени и немного отдохнуть, лёжа на груди, в конюшню ворвался Тор. Он был весь в крови, с молотом в руке, в шлеме и доспехах, с перекошенным от ужаса лицом.



Окончание в комментариях

@темы: ас из асов, копирайт, красота