"у кого-то богатый внутренний мир, а у меня богатая внутренняя война"
крышесносная красота про Локи и Слейпнира
моя любимая тема
и невероятно прекрасный язык
читать это сплошное и незамутнённое удовольствие
моя любимая тема
и невероятно прекрасный язык
читать это сплошное и незамутнённое удовольствие
26.12.2011 в 00:12
Пишет Mister_Key:Родич Слейпнира
Благодарю альфа-ридеров за понимание и утешения.
Свадильфари/Локи, Локиторы в начальной стадии, НЦ-21, канонический квазимпрег. Закончено.
-1-
Скрежет и гром всё нарастали; шли они теперь не только с севера, но и с востока, и зимняя красная заря дрожала, будто испугавшись. Или это у Локи плыло перед глазами от усталости и гнева. Редкие снежинки оседали на ресницы, и Локи смаргивал их, чтобы лучше видеть. Ему казалось, что промёрз он насквозь, до хруста, и что не согреется уже никогда.
Ещё один камень встал на место. Локи закусил губу, прищурился, напрягся изо всех сил. Бесполезно. Вот в чём беда с племенем великанов: они упрямые, как камни. И такие же неуступчивые, твёрдые… бесхитростные, Фенрир их раздери!
Если бы Локи умел жалеть других, он, несомненно, пожалел бы этого гиганта. Но себя он жалел всё-таки больше, и потому глядел на огромного каменщика со смесью сочувствия и злобы. Гораздо лучше было бы отдать парню Фрейю; что в ней толку? Да и он вернул бы её через пару лет, утомившись капризами и своеволием.
Но если бы даже он и смог уговорить отдать Фрейю – а это было на грани осуществимого, - со светилами дела обстояли куда сложней. Никогда и ни за какие подарки Асгард не отдаст их, не останется в темноте. Брисиру надо было бы знать такие вещи, но в этой гигантской голове не помещается больше одной мысли за раз. Прямо как у Тора.
Вспомнив Тора, Локи зябко повёл плечами и снова поглядел на восток. Там гремело, сухие раскалённые зарницы предупреждающе посверкивали над промороженной равниной. Нет, с Тором тоже намечались определённые сложности. Сложностей не предвиделось только с этой проклятой стеной, такой нужной, такой высокой и надёжной, такой дорогой – и при том платить придётся ему, Локи, а вовсе не тем, кто обещал мастеру всё, что угодно. Они бы и бороду Одина пообещали, если бы Брисир попросил. А почему нет? Всё равно ведь отдуваться придётся не им, а Локи!
Он почувствовал, что действительно злится, и обрадовался. Может быть, это поможет выцедить из замёрзшего тела ещё немножко магии. Или злость прояснит голову и подскажет идею получше прежних. До сих пор отвлечь каменщика от работы не удавалось ничем. Локи пробовал уже всё. Оборачивался мухой и жалил то в глаз, то в шею, создавал иллюзии такие прекрасные и страшные, что самому делалось дурно, насылал на Брисира то снег, то ветер, пробовал даже разговаривать с ним, обернувшись мудрой старухой, самозабвенно врал, пугал, обещал, пытался отвлечь посулами, даже говорил правду – но всё это было примерно так же, как если бы он пытался уговорить окаменевший дуб обрасти яблоками. Нет, пожалуй, с дубом было бы проще. Великан хотел свою награду и ради неё собирался сделать всё, что обещал. Локи скрипел зубами от досады почище Торовых козлов, но что толку? Проклятый простак верил асам и не слышал доводов разума. Что бы Локи ни говорил, как бы ни уговаривал, Брисир только шёл мимо него, подгоняя своего жеребца, тащившего чуть не целые каменные горы.
Жеребец, к слову сказать, был прекрасный. Локи не отказался бы от такого, да и любой ас не отказался бы. Уж настолько в конских статях он разбирался. С узкой умной мордой и сливовыми глазами, с широкими, как тарелки, копытами и ровной спиной, весь блестевший от пота и инея и оттого казавшийся седым, Свадильфари работал чуть ли не больше самого Брисира, и у Локи сложилось определённое впечатление об этом жеребце. Он, во-первых, был куда умнее хозяина, а во-вторых – опасен. Конечно, если бы в косматую голову Брисира запала мысль о том, что асы собираются его обмануть, он вполне мог бы развалить не только стену, но и половину Асгарда, но Свадильфари едва не расшиб Локи голову, стоило тому подкрасться к уснувшему великану и попытаться наслать на упрямца хворь. Это уже было серьёзно. До сих пор с животными у Локи получалось лучше, чем с множеством людей, цвергов и прочих существ, ошибочно полагавших себя разумными. Но от этого жеребца у Локи мороз шёл по коже, и сохли губы, а сердце принималось биться в глотке. Отчего так – он не знал.
Гром грянул снова, уже ближе, и в нём ясно чувствовалось предупреждение. Ещё и Тор. С ним тоже всё было очень сложно, и Локи порой думалось, что единственным оружием, о которое вдребезги разбивается любая из его изощрённых выдумок, должна по праву считаться упрямая глупость. Как ни объясняй Тору, как ни старайся его обмануть, запутать, подвести к решению, заморочить голову или, напротив, раскрыть глаза на очевидные вещи, а итог один. Тор выслушает, насупясь от сложных слов, сведёт золотистые брови, и громыхнёт в ответ что-нибудь глупое. Или побагровеет и потянется за молотом; между прочим, добытым им, Локи. И вот она, благодарность.
В последнее время Тор хватался за молот чаще обычного, и это беспокоило Локи – в основном потому, что он не успел пока что разобраться в причинах стремительного ухудшения отношений. Конечно, они с Тором никогда не были на короткой ноге, но всё-таки соблюдали некий условный нейтралитет, а теперь Тор будто с цепи сорвался. Стоило Локи войти в залу, и у Тора делалось такое лицо, что Локи пару раз едва не перекинулся в муху, существо юркое и крошечное. В такое труднее попасть Мьёлльниром, а именно желание зашибить читалось в синих яростных глазах, и отчего так – Локи ещё не доискался.
Если проклятый Брисир успеет возвести свою ограду, нетрудно догадаться, кого асы призовут на помощь. И Тор не откажется, о нет. Локи пошевелил губами, окончательно замёрзшими, и вновь с гневом уставился на Свадильфари. Тот шёл, чуть не подметая гривой замёрзшую землю, и волок за собой каменную глыбу размером с дом.
Нет, это невозможно. Локи сощурился, чувствуя, как в голове оживает какая-то неясная щекотка; упоительное чувство рождающейся идеи. Этой щекотке он был обязан всей своей жизнью и тем, по какому руслу она потекла, и тем, что она была столь непростой и полной опасностей, и ещё тем, что она до сих пор продолжалась.
Отвлечь великана невозможно. Но и не нужно! Локи блестящими остановившимися глазами смотрел на коня. Холода он больше не чувствовал и только пытался вспомнить всё, что знал о лошадях. В голове у него вертелся словно бы блестящий шар, от которого во все стороны рассыпались колкие искорки мыслей, и в какой-то момент этот шар взорвался, оставив яркий свет и чистый восторг решения.
Нечего и думать, чтобы напугать эту вороную тварь или, скажем, покалечить, подсунув под копыто коварный камешек. Также бесполезно уговаривать или просить. Свадильфари, хотя и казался слишком умным для лошади, вряд ли внял бы даже самым убедительным словам. Оставалось одно, и Локи закусил губу, заставляя себя успокоиться. Всё его тело дрожало от напряжения, магия вернулась и плескалась теперь в каждой жилке, обжигая и будоража. Будто и не было нескольких дней тщетных усилий, дней отчаяния и бессильной злости, будто ему, Локи, и не представлялся летящий в лицо кулак Тора, а то и что похуже, даже в редкие минуты отдыха. Всё это было неважно, потому что он придумал. Придумал!
Локи заставил себя задышать ровнее, снова глянул на Свадильфари. Тот будто почуял что-то, приостановился и глядел теперь в ту сторону, откуда ожидал подвоха – и глядел прямо на Локи. Определённо, с этим конём что-то было очень не так, как с прочими, только вот что?
Очень осторожно, тщательно, заставляя бешено бьющуюся в теле магию течь ровной струйкой заклятия, Локи принялся превращаться в кобылу. Мелькнувшую было мысль обернуться другим жеребцом и, глядя по обстоятельствам, либо подменить Свадильфари, либо подраться с ним Локи посчитал последним всплеском самоубийственного отчаяния. Ну нет, он не сдастся. Длинные серые ноги в белых чулках. Нет, он всем ещё покажет. Длинная шёлковая грива до самой земли. И особенно Тору. Морда нежных и твёрдых очертаний – если бы речь шла о лице, Локи назвал бы её красивой. Да, и Одину тоже придётся утереться, потому что Локи не проигрывает. Что же, кажется, всё?
Он постоял ещё минутку, стараясь привыкнуть к новому телу. Не то чтобы на это требовалось много времени или усилий, просто в этот раз дело было куда серьёзней, чем обернуться, скажем, лососем, чтобы не замочить штаны, переправляясь через реку. Сейчас нужно было не просто быть лошадью – нужно было быть красивой лошадью. Соблазнительной лошадью. Такой, чтобы проклятый жеребец потерял всякое разумение. Локи тяжело вздохнул – звук получился фыркающим, нежным, и у ноздрей заклубился пар, - и тихо, призывно заржал.
Из-за длинной гривы он почти не видел равнины, и тряхнул головой, отбрасывая светлые пряди. Удивительно было, каким лёгким ощущалось тело. Если бы он был лошадью от рождения, то, конечно, не заметил бы разницы, но сейчас каждая мышца пела от наслаждения, и это было так похоже на магию, что Локи даже подумалось, что так же, как хороший конь создан для бега, он сам создан для волшебства.
Это была последняя его связная мысль. Тряхнув гривой снова, он выступил из-за голых деревьев, с упоением чувствуя, как хрустит и проламывается под копытами ледяная корочка, снова заржал – и вот на этот звук Свадильфари ответил. Локи услышал заливистое ржание, от которого у него захватило дух, как от глотка самого лучшего, самого пьяного мёда. Всё равно что бежать навстречу собственной победе, задыхаясь от радости и счастья – и он побежал, и даже, кажется, засмеялся, но вместо торжествующего смеха услышал лишь ржание.
С точки зрения кобылы Свадильфари был… неотразим. Локи остановился, едва услышав проклятия Бриснира – тот упал на землю с чудовищным грохотом и сидел теперь, рассматривая обрывки узды, - и подождал, пока Свадильфари не окажется рядом. У жеребца на это ушло не больше пары секунд, но Локи успел рассмотреть разлетевшуюся от бега гриву, мощные движения сильных ног, успел почувствовать дрожь, которой земля отзывалась на удары копыт. Что-то задрожало в нём тоже, и Локи затанцевал на месте, в который раз изумляясь тому, что вовсе нет необходимости притворяться животным. Им просто нужно стать, и дальше природа возьмёт своё. Не сын Лавейи, тряс сейчас головой и переступал на месте всеми четырьмя копытами, но та могучая кровь, что бежала теперь в нём. И не он сам заржал, призывно изгибая шею, и понюхал морду Свадильфари, и помчался, наслаждаясь лаской упругого ветра, собственной силой и красотой, стуком копыт и громким ржанием позади. Не он, задыхаясь от горячо стучавшей крови, нёсся по замёрзшей равнине, и не он остановился, взметнув целую тучу снега, и не он рассмеялся – заржал, - когда могучий Свадильфари, разогнавшись, едва не промчался мимо и лишь чудом остановился. Копыта его оставили в земле глубокие борозды, и Свадильфари снова заржал.
Локи будто раздвоился. Он и раньше чувствовал это, но никогда так полно. Когда превращаешься в зверя, сам делаешься зверем, и требуется множество усилий, чтобы вспомнить потом о том, кто ты и что ты. Сейчас Локи мог вспомнить, кто он и зачем он здесь, но не хотел этого. Свадильфари он отвлёк, и нужно было продолжать эту игру, чтобы жеребец не опомнился. Увести его подальше от грозного хозяина, чтобы жеребец не слышал криков, чтобы не помнил ни о чём – только о прекрасной, желанной и восхитительно недоступной кобыле, появившейся перед ним из чёрного голого леса.
Локи топнул ногой, фыркнул прямо в морду жеребцу – от того сладко и сильно пахло потом, овсом и снегом, - потёрся ноздрями о бархатные ноздри Свадильфари и снова заржал, перебирая ногами и подбрасывая круп. Насколько он мог судить, на жеребца это произвело впечатление: тёмные глаза теперь неотрывно следили за каждым его движением. Локи чуть согнул передние ноги в коленях, будто поклонившись. Не то чтобы он всерьёз намеревался кланяться коню, но этого отчего-то ужасно захотелось, и ещё – дёрнув ушами, рвануться и поскакать по кругу, вздымая снежные вихри. Не было нужды оборачиваться, чтобы знать, что Свадильфари скачет за ним, позабыв обо всём – то ли собственное, то ли животное чутьё подсказывало, что так оно и есть, и Локи скакал, прыгал, вертелся, останавливался и снова бежал, пока не почувствовал, что жар в теле стал слишком силён. Он остановился, всхрапывая и втягивая морозный воздух, и Свадильфари, наконец, догнал его, схватил зубами за потную холку, зафыркал в уши. Локи прижал уши и оскалился, но не стал отбиваться всерьёз. Всё равно он слишком устал. Он потянулся к Свадильфари, поражаясь тому, каким приятным теперь кажется запах конского пота, уложил свою морду жеребцу на плечо и прикрыл глаза.
Свадильфари будто понял его, дал передохнуть, и дальше они шли не торопясь. Лес и равнина остались позади, перед глазами расстилались розовые от рассвета холмы, в сине-жёлтом небе острыми рожками упирался месяц. Локи было так тихо и спокойно на душе, как давно уже не бывало, и он подумал – очень лениво – что оборачиваться назад никак нельзя. Не сейчас, по крайней мере. Свадильфари, обозлившись, попросту растопчет его, и даже если нет, то уж во всяком случае вернётся к хозяину и с удвоенными силами примется за работу. Самые ужасные трудяги – те, кому не досталось радостей плоти, уж это-то Локи знал хорошо. Впрочем, есть некоторые жуткие исключения. Вот, скажем, Тор. Давным-давно он женат на Сив, и что же? Даже это не сделало его нисколько менее злобным.
Воспоминание о Торе вызвало у Локи вздох, и Свадильфари понял его по-своему. Негромко заржав, он толкнул Локи мордой в плечо, пошёл, круто заворачивая к востоку. Чёрная шкура так и лоснилась в утреннем свете, и Локи пошёл бы следом только ради простого удовольствия любоваться этим красавцем, но был вдобавок заинтригован. Жеребец вёл его явно осмысленно; стоило Локи отстать, и Свадильфари оказывался рядом, подталкивал его мордой, ободряюще фыркал, нетерпеливо постукивал копытом по земле.
За холмами, теперь не розовыми, а словно бы посеребрёнными и вызолоченными одновременно, Свадильфари остановился и тряхнул гривой. Локи подошёл поближе, заглянул вниз и издал сдавленный звук изумления. До сих пор он и не знал, что лошади умеют изумляться, но зрелище стоило и большего. Долина вся сплошь заросла какой-то неизвестной травой. Жёсткие метёлки не осыпались за долгую зиму, а только кое-где согнулись под снегом, и сколько хватало взгляда, росла эта трава, названия которой Локи не знал. Будто замёрзшее море; от порывов ветра метёлочки шевелились, пригибались, шли волнами, стряхивали снег и распрямлялись, поднимая в воздух тонкую ледяную пыль. Солнце вынырнуло из-за горизонта, и пыль вспыхнула мириадами искр. Радуга появилась в мёрзлом воздухе, задрожала и опустилась, как занавес.
Локи был совершенно очарован. Он глядел на то, как шевелится под ветром это странное замёрзшее море, и нечаянно подумал о том, что некоторые из асов – да что там, многие, если не большинство! – могли бы поучиться у Свадильфари. До сих пор бывало так, что Локи дарили подарки, но только эти подарки были обычными. Тор, к примеру, однажды умудрился притащить ему окровавленную тушу вепря и свалить под дверью, и когда Локи принялся то ли шипеть, то ли орать, негодуя на такое подношение, только молчал и надувался дурной кровью, а потом треснул кулаком в стенку и ушёл, и… минуточку…
Свадильфари толкнул его мордой в плечо, и мысль ушла. Локи ступил в высокую траву, она приятно хрустела и щекотала бабки, и каждый шаг по ней поднимал облака снежной пыли, так что Локи скоро перестал видеть разгорающееся утро, а видел только плывущие перед самыми глазами тонкие вуали снежных радуг, неверных и хрупких. Свадильфари толкнул его носом снова, и Локи почуял запах текущей воды. Хватило одного удара копытом, чтобы проломить лёд, и сладкая, невероятно холодная, восхитительная вода потекла по языку. Локи пил жадно, а когда поднял морду, стряхивая капли, то увидал, что Свадильфари стоит и смотрит на него странным, почти человеческим взглядом. Или это сам Локи уже забыл о том, что такое – человеческий взгляд. Уже слишком давно на него смотрели в ожидании пакости, хмуро, зло, сердито, как угодно, но только не так, как сейчас смотрел жеребец. Восхищённо. С отчаянной просьбой и благородной сдержанностью. Неотразимо.
Что-то словно надорвалось в Локи от этого взгляда. Он оглянулся по сторонам, но не заметил никого; на всей огромной равнине они были вдвоём, он и Свадильфари.
И Локи решился. Он кивнул, игриво толкнул жеребца мордой, нетерпеливо переступил копытами и неторопливо пошёл, подминая метёлочки копытами. Свадильфари заржал тихо и восхищённо, прошёл мимо, задев его плечом, легко куснул за холку. Отчего-то это показалось ужасно приятным, и Локи остановился, наклонив голову и с наслаждением чувствуя, как Свадильфари кусает снова и снова. По всему телу шла горячая дрожь от этих укусов, и Локи почувствовал, как что-то тонко дрожит внутри, и что он, кажется, уже подставляет жеребцу собственный круп.
Он нарочно не смотрел назад. И специально не думал ни о чём, и в особенности о том, что в настоящую минуту на него громоздится тяжёлый жеребец, что Тор, наверное, умер бы от зависти, если бы увидел… и что это всё неважно, совершенно неважно. Свадильфари был тяжёлым, как гора, и копыта его скользили, а дыхание обжигало Локи шею, но он был вовсе не против. О, совершенно не против. На самом деле, он предпочёл бы… немного ещё. Он застонал, и что-то сжалось в нём, удерживая влитое семя, и следом от дурного предчувствия сжалось сердце. Локи опустил голову, стараясь справиться с внезапной слабостью, и думал лишь о том, что свалял дурака. Свадильфари получил своё, и теперь развернётся, вспомнит о хозяине… верно ведь? И помчится назад.
Но Свадильфари не помчался. Он стоял рядом, дожидаясь, пока Локи придёт в себя, и нежно толкнул его мордой, когда понял, что Локи уже может идти дальше, и шёл потом, неторопливо и мягко ступая, давая Локи отдышаться. Локи только тихо радовался тому, что у жеребца, кажется, нет в намереньях немедленно разворачиваться и нестись сломя голову достраивать стену, и есть ещё шанс…
К тому моменту, как Свадильфари привёл его в какую-то захудалую деревеньку из трёх домов и требовательно заржал, топая копытами, и в ответ на этот из ближайшей двери к ним обоим метнулась женщина, и назвала Свадильфари богом и господином – Локи, не стесняясь, заржал, - и завела их в неожиданно чистый сарай, где было сладкое сено, овёс и даже ломоть хлеба, присыпанный солью, - к этому моменту Локи окончательно уверился в том, что Брисир, несчастный трудяга, вполне заслужил свою неизбежную и скорую кончину. Если Тор не убьёт его, то Локи сам… ну, что-нибудь придумает. Потому что по доброй воле со Свадильфари не расстанется ни Брисир, ни он сам. Это был не просто жеребец; в деревеньке его почитали за божество, и Локи не уставал веселиться на этот счёт, и не уставал бегать по всей округе, разбрызгивая подтаивающий снег и заливистым ржанием подзывая Свадильфари к себе. Требуя не отставать. Тот и не отставал, и не делал ничего, что Локи не понравилось бы, и ночами спал рядом, а от бока его шло ровное тепло.
Всё это время Локи заставлял себя вспоминать о том, кто он и что он. Было слишком приятно быть кобылой, и он мог бы – и, пожалуй, втайне желал, - остаться так навсегда, при условии, что Свадильфари будет рядом, и женщина с почтительным лицом снова будет вычёсывать скребницей его шерсть – дело необычайно приятное, - и приносить ему ломтики сладкой моркови, и… нет, этого он не мог себе позволить, как бы ни хотел. Он всё-таки был бог, единственный бог в этом захудалом, заброшенном местечке. У него была ответственность и планы, и не для того он появился на свет, чтобы до конца дней носиться, стуча копытами.
Но ещё день. Ещё только один день. Это он мог себе позволить, и даже вполне безнаказанно. На западе, откуда-то очень издалека, чуть ли не от самого Асгарда, дико гремели громы – Локи поднял морду от корыта, из которого ел сладкий овёс, тихо заржал и покачал головой. Тор, разумеется. И Брисир. Возвращаться туда сейчас неблагоразумно, потому что Тор, начав махать молотом, не останавливается, пока не удовлетворится полностью… бедолага.
Ещё один день. Просто чтобы там, в благом Асгарде, улеглась пыль. За Свадильфари Локи был вполне спокоен: если уж этот конь сумел стать в глазах местных жителей богом, так не пропадёт и дальше.
В последнюю ночь Локи ткнул Свадильфари мордой и топнул копытом, требуя гулять. Жеребец глянул на него чуть удивлённо, но повиновался, и они вышли в наступающую ночь, уже отдающую запахом близкой весны. Снег под копытами чувствовался слабым и вязким, земля пахла пробуждающимися травами и водой, и Локи шёл, сам не зная куда, а Свадильфари шёл за ним.
В этот раз не жеребец, а он сам, Локи сын Лавейи, потребовал любви. Он толкал Свадильфари мордой, тёрся о него плечом и боком, перебирал копытами и подставлял холку под ровные белые зубы. Если бы кто-то в Асгарде прознал об этом… но здесь не было, хвала всему сущему, никого из Асгарда, а сам Локи никому, разумеется, не собирался рассказывать о том, как подставлялся, выпятив круп, под частые сильные удары, и каким удовольствием отзывалась в нём жаркая тяжесть взгромоздившегося жеребца. Никто не должен был узнать об этом, и никто не узнает, никогда.
Потом, когда они оба отдыхали, Свадильфари отошёл на пару шагов, опустил морду и зафыркал, подзывая Локи. Тот подошёл, остановился и понял, что должен уходить сейчас же. Иначе он не уйдёт отсюда никогда. Не сможет расстаться с этим жеребцом, в чьих жилах явно каким-то образом оказалась часть крови аса или великана, и притом лучшая часть.
Между широких копыт Свадильфари, в разрытом тающем снегу, росли из мягкой чёрной земли несколько тонких стебельков, а на концах их дрожали белые бутоны. Локи глядел на это подношение, и впервые в жизни жалел о том, что был рождён асом. Хуже того – что был рождён беспокойным богом, не умеющим жить в тишине и мире. Будь иначе, и он не ушёл бы отсюда… впрочем, и не оказался бы здесь.
Свадильфари поощряюще фыркнул и отступил на шаг. Локи наклонился к цветам и скусил их у самого основания; на вкус они были горьковато-сладкими, дурманными, холодными, и лучше всего на свете.
Они вернулись в стойло, и Локи уснул ненадолго, уложив голову на ровную широкую спину жеребца и слушая его дыхание, а потом проснулся и вышел наружу. Он шёл очень тихо и осторожно, не желая перебудить всю деревню, и побежал только когда оказался на знакомой равнине. Он нёсся, как бело-серая молния, шёлковая грива неслась за ним, в ушах гудела кровь, а во рту всё ещё стоял вкус цветов.
Несколько раз Локи останавливался и прислушивался. Но Свадильфари не нёсся следом, и это было очень хорошо и самую чуточку обидно. К утру Локи оказался у новой границы Асгарда – к изумлению Локи, Брисир не развалил её напоследок, - и с острым сожалением заставил себя перекинуться.
Ему немедленно сделалось дурно, и притом так, что он едва устоял на ногах. Дело тут явно было не в том, что до сих пор ног было четыре, а теперь стало две, и не в том, что он отвык от человеческого тела, и даже не в том, что лошадь, как он удостоверился, есть создание куда более изящное и лёгкое, нежели человек. Нет, дурнота была слишком сильна. Локи заподозрил даже, что напутал в заклинании, или что магия решила отомстить ему за долгое небрежение. Он постоял, стараясь дышать ровно и чувствуя отчаянную тошноту, на пустой желудок особенно отвратительную. Вдобавок у него ужасно болел живот, а болеть Локи не привык. Он всё-таки заставил себя пойти сквозь ворота и, шатаясь, добрался до своих комнат, где и свалился, свернувшись клубком и стараясь сквозь волны наплывающей боли понять, что же происходит.
Это не удалось; впрочем, Локи сумел подняться и даже дойти до пиршественной залы, и там его затошнило снова – от множества рож, пьяных ещё с прошлой, а то и с позапрошлой ночи, от седой бороды Одина, от Тора, храпевшего за столом, от смеси запахов мёда, мяса, крови и пота.
- Брисир мёртв? – спросил он главное. Всеотец кивнул и заметил, что заслуга Локи в том невелика, а честь победы принадлежит Тору.
Знал бы ты, - подумал Локи. В другое время он непременно ответил бы Одину как подобает, но сейчас тошнота и боль были слишком сильны, и пуще того он страдал от страха и непонимания происходящего. Оттого он сказал лишь:
- Что же, я рад. Нет ли чего-либо, что ещё срочно требуется от меня благому Асгарду?
Один сказал, что нет, ничего такого Асгарду пока не требуется, и Локи, чуть не падая, вышел. Боль делалась нестерпимой; он вроде бы притерпелся к ней, пока стоял перед Одином, но теперь она вернулась и терзала нутро. Пока он был кобылицей, ничего подобного не было… хм…
Впервые в жизни Локи превращался в кобылу прямо в Асгарде. Единственное, на что его хватило, так это на то, чтобы добраться до своих покоев и крепко запереться изнутри.
Едва лишь он обернулся снова, как боль исчезла. Локи удивлённо поглядел себе под брюхо, не обнаружил там ничего особенного и перекинулся в человека.
Боль немедленно впилась ему в живот. Локи даже застонал, так это было ужасно, и быстро обернулся вновь.
Спустя час он уже вполне ясно представлял себе происходящее и тихо, отчаянно фыркал, негодуя на собственную глупость и пытаясь сообразить, как же поступить в такой вот неоднозначной ситуации. Семя уронили, и оно стало прорастать. Локи совершенно не хотел знать, как скоро умрёт от боли, оставаясь человеком, и вместе с тем понимал, что оказаться в Асгарде в виде кобылы, вдобавок жеребой, пожалуй, самая неблагоразумная из всех его затей.
Нужно было уходить, и поскорее. Локи дождался глубокой ночи, перекинулся в человека и пошёл, постанывая от боли и спеша выбраться за ворота, обещая себе немедленно вновь обернуться кобылой, вот только пусть стены Асгарда окажутся позади.
У самых ворот его окликнули знакомым голосом; Локи едва не зарыдал от боли и отчаяния. Только Тора ему и не хватало именно сейчас. Тот будто чувствовал, когда его появление особенно некстати, и шёл к Локи, насупясь и свесив длинные крепкие руки. Деваться было некуда, и Локи остановился.
- Что тебе, Одинсон? – спросил он, отчаянно надеясь на то, что Тор быстро скажет, какого ётуна ему потребовалось, и уберётся с глаз долой. – Я думал, ты пируешь.
Тор кивнул. От него несло мёдом и чадом, и Локи затошнило снова. Он заставил себя вдохнуть холодный ночной воздух и стоять ровно, хотя хотел одного: перекинуться и ускакать. Немедленно. Прямо сейчас!
- Ну и? – нетерпеливо спросил он. – Что нужно тебе, благородный сын и наследник?
- Я убил Брисира, - гордо заявил Тор. Локи уставился на него. Не угроза? Удивительно. Впрочем, Тор ведь только начал. – Раскроил ему череп с первого удара.
- Счастлив слышать, - сухо ответил Локи, давя тошноту. – Дай-ка я угадаю: ты хочешь сказать мне, что не замедлишь повторить свой подвиг?
Тор заморгал, а Локи в мыслях проклял свой длинный язык. С Тором нужно было разговаривать медленно и простыми словами, и повторяя по два-три раза, и ещё переспрашивать, верно ли Тор понял. Неразумно было ставить его в тупик сейчас, когда у Локи было так мало времени. Он физически чувствовал, как бунтует и протестует тело, как пытается изгнать из себя нечаянный подарок.
- Прости, - неожиданно сказал Тор. Локи скрипнул зубами и тряхнул головой, отгоняя алую муть.
- Что? – спросил он, уверенный в том, что ослышался.
- Прости, - хмуро сказал Тор. Лоб у него прорезала глубокая морщина. Не лопнул бы от натуги. Локи подумал об этом и быстро спросил:
- За что ты просишь прощения?
Ему действительно было интересно. Даже сейчас, на грани обморока. Услышать из уст Тора слова извинения, даже такие неуверенные и грубые – это случается не со всеми и не каждый день. И к лучшему, пожалуй.
- Так за что? – поторопил он, чувствуя, что вот-вот упадёт. – Тор?
Вместо ответа Тор взмахнул рукой, будто человек, рассерженный чужой глупостью, и хотел сказать ещё что-то, но застыл, шевеля губами. Локи знал эти приступы немоты, они означали, что у родича появилось больше одной мысли зараз, и в любое другое время непременно остановился бы и терпеливо дождался бы результата Торовых умственных усилий, но жгучая боль снова сжала его нутро, и он не выдержал.
- Я спешу, - сквозь зубы сказал он и почти побежал прочь, надеясь на то, что у Тора хватит совести не бросаться в погоню. Он перекинулся в кобылу, едва отойдя от стен Асгарда, и едва не заржал от облегчения. Кажется, какой-то звук он всё же издал, потому что от ворот вновь донёсся голос Тора.
Локи замер. Тор звал его, потом послышались тяжёлые шаги. Очень тихо Локи отступил в сторону, шагнул ещё и ещё, и тут под копыто ему попалась ветка. Услышав предательский хруст, Тор обернулся на звук и увидал его.
Рот его по-детски округлился, и Тор едва не споткнулся. Локи и сам понимал, что увидеть такую красивую лошадь под самой Асгардской стеной, ночью, без седла и хозяина, когда искал совсем другого – знать бы ещё, что Тору потребовалось так спешно! – дело необычное. Он фыркнул и прижал уши, демонстрируя дурной норов.
- Ух ты, - совершенно как мальчишка, увидавший первую в своей жизни свою собственную лошадь, сказал Тор. Рука его тут же разжалась из кулака, нырнула куда-то к поясу. Локи следил за нею, опасаясь подвоха. Он знал, что бежать нельзя – Тор кинется вслед и схватит, - и надеялся только на счастливый случай. Заморочить голову Тору, будучи в этом обличье, он мог и не мечтать.
На широкой ладони, вновь выплывшей в темноту, лежало что-то. Локи снова прижал уши и отпрянул, скаля зубы. Тор заулыбался.
- Ну-ну, - сказал он ласково. Ласково! Локи впервые в жизни слышал в этом голосе настоящую ласку. И восхищение. – Какая ты красавица. Иди сюда, я не обижу. Видишь – сахар. Это тебе. Надо же, какое чудо…
Тор говорил ещё что-то, в равной степени успокаивающее и бессмысленное, но Локи не слушал слов, слишком изумлённый тем, что Тор в принципе может произнести более трёх слов подряд, и притом таким ласковым голосом.
До сих пор Локи был свято убеждён в принципиальной неспособности Тора к подобным подвигам, и потому оставался на месте. Кроме того, сахар показался ему чрезвычайно соблазнительным угощением, и во рту появилась слюна. Он всё-таки сейчас был кобылой, и к тому же непраздной, а сахар был хотя и запылённым, но необыкновенно многообещающим. Тор всё продолжал говорить, и в этом обычно грубом голосе слышалась такая нежность, такое утешение и спокойная уверенность, что Локи почти против воли сделал шаг вперёд и снял подношение с грубой, жёсткой ладони, на которой не было живого места от мозолей.
Это немного отрезвило Локи. Он ведь знал, почему у Тора такие жёсткие руки, и с молотом тот был неразлучен, а пятью минутами ранее зачем-то рассказал Локи о том, что разбил голову великану. Это всё было крайне интересно, непонятно и подозрительно, так что Локи, взяв сахар, немедленно отступил назад и прижал уши, готовясь обороняться.
Тор одобрительно кивнул и рассмеялся. Не загрохотал с небес, не заржал, как пьяный цверг, не злобно захохотал, раскручивая на руке Мьёлльнир – нет, это был смех. Настоящий смех, в котором не было угрозы. Удивительное дело. Локи нервно переступил на месте и впервые подумал о том, что Тор, может быть, не настолько безнадёжен, как принято считать. По крайней мере с лошадьми у него получается почти неплохо – вот и он, Локи, уже почти готов подойти и обнюхать…
- Видишь? – спросил Тор, показывая ему раскрытые ладони и не двигаясь с места. – Я не бросаюсь. Не буду тебя обижать. Ты ведь совсем дикая девочка, правда?
Локи фыркнул и снова ударил копытами о землю, но на Тора это не произвело ни малейшего впечатления. Он снова кивнул и сказал:
- Я так и подумал, едва тебя увидал. У тебя нестриженая грива, и я знал бы, если бы ты была чья-то. Как же ты сюда забрела, хотел бы я знать?
Тут Локи посетила гениальная идея. На сей раз она не сопровождалась щекоткой и искрами, а просто… просто стала очевидной. Идти ему было некуда. Он мог бы вернуться к Свадильфари, но это было слишком опасно – во-первых, слишком велик был риск до конца своих дней остаться кобылой, во-вторых, Локи не хотел так надолго покидать Асгард. Мало ли что может стрястись без его присмотра! Теперь ему предлагали защиту и помощь, стоило только подойти. Что бы ни говорили о Торе, а с животными он обращался хорошо, достаточно было вспомнить, какую виру он взял с человека, случайно повредившего ногу его козлу. И он был достаточно глуп, чтобы не догадаться о том, что Локи – не обычная кобыла. Вдобавок это была прекрасная шутка – жить под самым носом у Тора и морочить ему голову долгих одиннадцать месяцев, или сколько там принято носить жеребят.
Тор, будто почувствовав перемену в его настроении, ободряюще улыбнулся. Ободряюще. Такого Локи тоже не видал ещё ни разу в жизни. Он подошёл, зафыркал Тору в ухо, удивился тому, как иначе воспринимается запах сейчас, когда ушла тошнота и боль. Тор осторожно погладил его, и Локи передёрнул шкурой от удовольствия. Да, Тор при всех его недостатках всё же умел обращаться с лошадьми. Локи не сомневался, что только что, подманивая дикую кобылу, Тор сказал ей – ему! - больше ласковых слов, чем собственной жене за все годы брака. Это было в некотором роде справедливо. Локи рассмеялся, услышал собственное ржание и пошёл за Тором, предвкушая скребницу, попону и еду.
Одинсон не разочаровал его. Во-первых, у него хватило чутья или ума, или всего сразу, чтобы не ставить Локи к прочим лошадям. Во-вторых, он сам, не доверяя конюхам, вычистил его так, что шерсть заблестела, и при этом сказал столько ласковых и восхищённых слов, что Локи слегка испугался – как бы Тор не лопнул от такого перенапряжения. В-третьих, он накормил и напоил Локи, и потом долго гладил по шее и холке, размышляя вслух, и это было настолько смешно и интересно, что Локи едва удерживал себя от громкого ржания.
- У тебя шкура как лунный свет, - восторженно говорил Тор, оглаживая Локи по шее. – Но я не хочу называть тебя Звёздочкой или, к примеру, Луной. Такие имена подходят драным сельским клячам, а ты… царица. Настоящая царица. Никогда ещё не видел такой красивой кобылы, а уж я их перевидал…
Да уж. Локи фыркнул, вспомнив Сив.
- И ты никак не можешь носить одно из смертных имён, - проговорил Тор, щекоча его пальцем под челюстью. – Они для тебя слишком просты. Как же мне тебя назвать, милая?
Милая. Локи снова зафыркал, скосился на Тора и поразился напряжённой работе чужой мысли. Тор шевелил губами, закатывал глаза, кривился и морщился, и был похож на мальчишку, решившего построить настоящий замок из соломы и веточек.
- Плохо, что я не знаю, как тебя назвать, - почти жалобно сказал Тор. – Я не слишком хорош в разговорах, а от книжек у меня болит голова. Но знаешь, я сейчас вспомнил, как в Вальгалле чествуют эйнхериев.
Локи приподнял морду, заинтригованный донельзя. То, что Тор не назвал его какой-нибудь Белянкой или Найдёнкой, было поразительно. А при чём тут эйнхерии, Локи и сам хотел бы знать.
- Их всегда называют не впрямую, - пояснил Тор, гладя Локи по морде. – Ну вот как скала плеч, например – голова. Понимаешь?
Локи ободряюще фыркнул.
- Я знал, что ты умница, - влюблённо сказал Тор. – Так вот тебе подойдёт настоящее имя, только я никак не могу решить, какое. Цветок ветра?
Локи топнул ногой.
- Ну хорошо, - понял Тор, - согласен, это глупо. Но как тогда?
Локи поднял морду к потолку и заржал. То ли от этого звука, то ли от чего другого, но под крышей проснулась какая-то птаха и зашлась заполошным щебетом. Локи заржал снова, и Тор медленно кивнул.
- Птица зимы, - сказал он медленно. – Да?
Что же – Локи не был против. Он милостиво кивнул и дунул Тору в лицо, а потом закрыл глаза. Тор – удивительное дело! – понял, кивнул в ответ и отошёл.
- Спи, - сказал он ласково, поправил на Локи попону и снова погладил по спине. – Спи, красавица. Обещаю, утром я сам выведу тебя побегать.
Локи сонно вздохнул и позволил себе, наконец, расслабиться. Разоблачение ему не грозило, и можно было хоть немного передохнуть.
Наутро он устроил показательный скандал. Он фыркал и ржал, скалил зубы, бил копытами, танцевал, поднимался на дыбы и кусался, он вышиб дверь стойла одним ударом задних копыт, и всё это потому, что Тор его обманул. Вместо привычной красной физиономии перед Локи появился какой-то посторонний конюх, и мириться с этим Локи не собирался.
Тор влетел в конюшню как раз в тот момент, когда призванные на помощь конюхи окружали Локи, забившегося в угол денника, и намеревались поймать его верёвками. Локи же собирался биться до последнего, потому что ему было что терять и совершенно не хотелось обзаводиться подковами и, чего доброго, тавром. Потому он наклонил голову, прядая ушами, и обводил конюхов многообещающим взглядом налитых кровью глаз.
Тору хватило одной секунды. Только что перед Локи мелькали петли, верёвки, сети и мешки, руки и перекошенные рожи, и вот всё это исчезло, будто сметённое вихрем, и конюхи повалились на истоптанный пол, зажимая кто разбитый нос, а кто и голову. Тор орал так, что Локи против воли напугался, а потом и разозлился. В конце концов, это было дело Тора, его обещание – и никто не тянул его за язык, - и своим нервным пробуждением и боевым утром Локи был обязан именно ему.
Потому Локи заржал, ударил копытами в заднюю стену, и снова был поражён тем, как Тор, едва глянув на него, превращается из тупого орудия убийства в нежно воркующего влюблённого, готового на всё ради предмета своего восхищения.
- Девочка моя, прости, - бормотал Тор покаянно. Один из конюхов не в добрый час попытался, стеная, подняться с каменного пола. Тор, не глядя, пнул его сапогом. Локи удовлетворённо фыркнул. – Эти ётуновы отродья тебя напугали, моё сокровище, моя серебряная птаха…
Локи сощурился, но Тор был явно совершенно искренен. Он сыпал нежными словами, от которых Локи хотелось поочерёдно зарыдать от хохота и положить голову Тору на плечо. Пусть чешет; это у него получалось, в конце концов, вполне достойно.
- Я должен был быть в Мидгарде, - объяснял Тор, поднося Локи свежей воды и охапку сена. – Я думал, что вернусь к сроку, но, видишь, опоздал – там мне попался такой упёртый великан…
Локи приподнял голову от сена и вопросительно фыркнул.
- Здоровенный, как три меня, - понял Тор, - весь синий, как утопленник, и вдобавок кидал в меня глыбами камня с горы. А под горой...
Локи выслушал и про гору, и про великана, и про славную битву, и про добычу. Тор, увлёкшись, размахивал руками и описывал каждый из добытых трофеев, и выглядел таким мальчишкой, что Локи поневоле заслушался.
- …чистого золота, - сказал Тор, - но тебе я принесу другую сбрую.
Локи подозрительно фыркнул и сузил глаза.
- Только для выезда, - заверил его Тор. – Я отдам все эти золотые вещи цвергам, их племя умеет ковать из всего на свете. Пусть сделают тебе сбрую и всё, что полагается, из пения немого, и из тёплого снега, из дыхания реки и паутины сновидений. Вот такая это будет упряжь, моя ледяная красавица, и никто не положит её на тебя, покуда ты не захочешь примерить узду, клянусь.
Локи снова зафыркал, и Тор рассыпался в заверениях, что уж эта-то клятва будет им исполнена полностью и в срок. Вид у него был искренний и настолько несчастный, что Локи позволил погладить себя по морде и вывести во двор.
Больше никто из чужих к нему не входил. Зато Тор приходил ежедневно, сам кормил, поил, чистил и водил гулять, сам гладил и расчёсывал гриву, сам убирал в стойле – последнее Локи буквально потрясло, - и говорил обо всём, что приходило ему в голову, так что к лету Локи знал о Торе больше, чем его родная мать, и почти совсем привык к нему.
-2-
- Птица зимы, - сказал однажды Тор, и глаза у него были грустны, - хотел бы я знать всё же, откуда ты взялась. Может, это не случайно, что я нашёл тебя в ту же ночь, как пропал Локи… и никто, ты понимаешь, не знает, где он.
Локи пренебрежительно заржал. Тор вздохнул.
- Понимаю, ты никак не можешь знать, где его ётуны носят, - он помолчал, взял скребницу и предложил, - давай я вычешу тебя ещё разок? У тебя такая мягкая шерсть, и гладкая, как девичья ложь…
Комплимент был сомнительным, но Локи милостиво позволил чесать себя тонким гребешком и даже поворачивался, чтобы Тору было удобней.
- И не то чтобы я так уж горевал о нём, - проговорил между тем Тор, без особенных усилий возвращаясь к предыдущей теме разговора, - но без Локи в Асгарде как-то… как в застоявшемся бурдюке, того и гляди, запахнет кислым. И он пропадал и раньше, но сейчас что-то особенно невовремя и надолго.
Локи вопросительно скосился на него и толкнул мордой. Тор ласкающе огладил щёку и скулу, похлопал по шее и сказал:
- Понимаешь, Локи – умный. Ётуны его раздери, он даже слишком умный. Вот мне досталась сила, тебе и Сив – красота, а ему досталась хитрость, и притом столько, что я удивляюсь, как это он ещё не бегает лисицей по лесам.
Локи был изумлён тем, что Тор мало того что думает о нём, так ещё и вполне правильно, и поощряюще фыркнул Тору прямо в ухо. Тот сморщился, рассмеялся и вновь сделался серьёзен.
- Слишком умный, - повторил он, в задумчивости проводя гребнем по длинной пряди из хвоста Локи. – Всякий раз, как я его вижу, у меня руки чешутся доказать ему, что я небезнадёжен. Ну да, хотя бы и Мьёлльниром. Мне бы понравилось, если бы этот стервец меня хоть немного уважал!
Локи фыркнул.
- Глупо, согласен, - печально согласился Тор, - но так уж вышло, что этот ётунов сын мне по душе. Хотел бы я с ним подружиться, а то и…
Он осёкся, взял другую прядь и замер так, с гребешком в одной ручище.
- Не знаешь, отчего я тебе об этом говорю? – спросил он и сам себе ответил, вздохнув. – А кому бы я ещё мог сказать? Сив терпеть его не может. Отец… терпит, надо полагать. А я не сказал ему ни слова благодарности за Мьёлльнир.
Локи припомнил, как саднили шрамы на губах, и дёрнул шкурой. Будь он способен говорить – наговорил бы сейчас множество ядовитых слов о цене чужой благодарности, и об асах как таковых, и о том, каково это – раз за разом вытаскивать благой Асгард из ётуновой задницы, получая в награду лишь угрозы и подозрения. Будь он способен… но он не был. Брюхо его понемногу тяжелело, и он даже не пробовал оборачиваться, подозревая, что это будет означать как минимум очень много боли, а то и что похуже. Тор всё бормотал что-то ласковое, гладил и вычёсывал ему шкуру, но блаженная истома и покой оставили Локи, и он отвернулся от Тора, и вдобавок чуть не наступил ему на ногу.
Отчего, - хотелось ему закричать, - ну вот отчего ты, такой здоровенный и глупый тип, умеешь говорить ласковые слова только лошадям? Жизнь несправедлива. Почему с поддельной кобылой ты и внимателен, и умён, и сейчас вот не настаиваешь на том, чтобы продолжать чесать мне хвост, а только гладишь, и гладишь успокаивающе, правильно, как раз так, как нужно – отчего всё это достаётся кому угодно, даже приблудной кобыле, но только не Локи?
Тор оставил его в покое, а вечером зашёл с целым пучком моркови и протянул Локи, будто прося прощения. Локи не взял бы угощения, но к вечеру у него разыгрался аппетит, а морковь была свежей и сладкой, и Тор, по счастью, молчал. Выяснилось, что молчать он тоже умеет правильно – не хмуро, не грозно, не злобно, а как-то уютно и мирно. Локи мог бы представить, как Тор сидит вечерами у очага с Мьёлльниром на коленях, чистит его куском замши, слушает треск пламени в очаге, и вокруг царит такое же вот уютное молчание. Локи всегда не хватало именно этого; сам он был вечно на взводе, и порой страшно уставал от самого себя, и от собственной гениальности, и от необходимости постоянно думать, и от огромного мира, требующего обязательно вмешаться и всё в нём перекроить по-своему, и случалось так, что усталость толкала его на опасные глупости. Если бы можно было иногда помолчать с кем-нибудь вот так, как сейчас, жизнь была бы куда приятнее.
Локи тяжело вздохнул и взял морковь. На секунду ему показалось, что Тор вот-вот поцелует его в морду, но тот, подавшись вперёд, только сказал:
- Это нестрашно, правда. У тебя будет хороший жеребёнок.
Локи сощурился и приподнял одно копыто, собираясь ударить. Чрезмерно осведомлённый Тор злил ещё сильнее, чем глупый Тор, в муках собирающий непокорные слова.
- Бедняжка, - ласково сказал Тор, оглядывая Локи. – Совсем извелась здесь, в тёмном сарае… послушай, я собираюсь в Мидгард, в священные рощи. Там много свежей травы и есть где побегать. А то мне кажется, ты заскучала здесь. Хочешь?
Локи, действительно маявшийся со скуки – жизнь в стойле не предполагала множества развлечений, - оценил эту перспективу как заманчивую и пошёл вслед за Тором, даже не повредничав ради приличия.
- Всё ты понимаешь, - вздохнул Тор, ласково погладив Локи по шее. – Совершенно всё. Не будь ты такой красавицей, я бы решил, что ты чья-нибудь волшба, но говорят же, что любое зло так или иначе себя проявляет. Вон Локи, к примеру…
Локи, обожавший сплетни о себе, прихватил Тора губами за ухо и вскоре пожалел об этом. Всю дорогу до Мидгарда Тор жаловался Локи на него самого, его невыносимый характер, его проделки и особенно – ядовитый язычок.
Поначалу заинтересовавшись этим разговором, Локи вскоре заскучал, потому что все рассказы Тора заканчивались одинаково.
- И тут он сказал мне… - говорил Тор, - а я чуть не треснул его Мьёлльниром. И треснул бы, да толку? Локи есть Локи.
Да уж, это было верно. Имей Локи возможность ответить словами, и он сказал бы сейчас, что и Тор есть Тор. Безнадёжный случай, когда вполне достойное содержимое облечено в чудовищно грубую оболочку. Правда, и к ней, как выяснилось, можно было привыкнуть. Даже найти в совместном времяпровождении некоторые приятные моменты. Всё лето и часть осени Тор провёл в Мидгарде, бродя от одной священной рощи к другой, и Локи бродил за ним. Лето было временем гроз, а священных рощ в Мидгарде было немало. Смертные, как Локи быстро выяснил, обожали Тора самозабвенно, и тот отвечал им полной взаимностью. Нечисть пугалась громов и разбегалась, и жители окрестных селений приносили к особым камням убитую дичь, молоко и хлеб, порой даже цветы. Последние всегда доставались Локи.
Асгард, казалось, остался где-то бесконечно далеко. Будто бы его никогда и не было, а были только рощи, реки, в которых Локи купался, солнце, гревшее ему шкуру и широкие поля, по которым было так приятно скакать и бродить. И Тор. Тор тоже был. Солнце вытравило рыжину из его волос, вызолотило кожу, и теперь Локи готов был признать, что Одинсон не уродлив. А когда возвращается из леса, волоча за собой добычу – даже красив. И когда бежит с Локи наперегонки в воду, поднимая тучи брызг и хохоча – тоже. И когда носится, будто мальчишка, под тёплым дождём, не боясь промочить штаны. И когда сидит ночью, уставясь в небо, и думает о чём-то своём. Локи говорил себе, что всё дело тут только в том, что Тор – единственный ас, способный разговаривать с кобылой на равных, но всё равно не мог отделаться от ощущения странной и почти ненормальной близости. Может быть, потому Локи быстро приучился не вздрагивать всем телом от грома и не пугаться, когда Тор раз за разом швырял молот в небеса, и те отзывались сухим треском и зарницами, а потом набухали сизым и чёрным, оглушительно грохотали и проливались на землю. Тор шёл от одного селения в другое, везде заботясь о том, чтобы прогнать накопившуюся за зиму дрянь, выжечь её молниями и смыть ливнями, и Локи понемногу начинал проникаться этим занятием. Тор оказался совсем недурным спутником. Он не храпел, мылся дважды в день, не брезговал есть за одним столом со смертными, и… словом, будь он чуточку немного более отёсан, этот здоровенный тип, будто вырубленный из янтарной глыбы, и умей он чуть лучше выражать свои мысли и чуть пореже махать кулаками… впрочем, что толку мечтать? Локи всё чаще задумывался о том, что лето окончится, и окончится осень, а зимой придёт его срок, и, родив, он мгновенно перекинется. И выпьет мёда, и запрётся у себя, и не выйдет, покуда не перечитает все книги, по которым ужасно соскучился. И всё пойдёт как прежде: Тор будет ненавидеть его и то и дело хвататься за оружие, Локи будет презирать грубую силу и изводить родича тонким ядом насмешек и ехидства, а то и чем посущественней. Всё вернётся на свои места и станет как было. Он не знал, радоваться ли этой перспективе, и всё чаще чувствовал себя сбитым с толку. Жеребёнок в нём всё рос; может быть, дело было и в этом тоже. Быть женщиной, пусть даже и кобылой, и вдобавок носить будущую жизнь означало, помимо прочего, сталкиваться с неожиданными реакциями собственного тела. Локи охватывал то беспричинный страх, то столь же беспричинный восторг, и порой он спал целыми днями, а порой не мог уснуть и ночью, и Тор, зевая и ворча сквозь сон что-то успокаивающее, гладил его по холке и уговаривал отдохнуть. Локи отчего-то вовсе не злился на него за собственную слабость – дело неслыханное. Обычно именно этот несправедливый перевес в силе доводил Локи до белого каления и вынуждал раз за разом морочить, издеваться, путать и обманывать, подсмеиваться и оставлять в дураках. Когда не цепляешься плечами за дверные косяки в главном зале, а из оружия у тебя лишь острый ум да ядовитый язык, поневоле невзлюбишь тех, кому Всеотец щедрой рукой отсыпал силы и всеобщего одобрения. Удивительно было, как всего одно обстоятельство, будто камень, брошенный в воду, меняет всё вокруг: теперь Локи не злился на Тора. Он даже почти не злился на Всеотца. Он просто жил, тихо и мирно, и жеребёнок в нём уже начинал шевелиться.
К осени лес вокруг превратился в щедрую, осыпанную тускнеющей зеленью и зарождающимся золотом картину, а бока Локи округлились так, что иногда делалось тяжело бежать. Тор разговаривал с ним всё нежней, старался не уходить надолго, гладил и успокаивал, баловал без меры и не позволял уставать. Когда же первый дождь промочил желтеющие листья и серую шкуру Локи, Тор с сожалением вздохнул.
- Придётся нам возвращаться, милая.
Локи протестующе заржал. Он не хотел возвращаться в Асгард; нет, ни за что. Он хотел остаться здесь. И он не хотел зимы, это он-то, Локи Лавейсон!
- Понимаю, - сказал Тор, и Локи не пришло в голову фыркнуть презрительно, потому что Тор действительно понимал. – Но нельзя всю жизнь скитаться по лесам. Меня ждёт жена, тебя – тёплая конюшня и подарок.
Локи затопал копытами и мотнул гривой. Она так отросла, что стлалась по траве, и Тор подхватывал её, заплетая в косицы, а порой, стыдясь самого себя, украшал цветами.
- Я только покажу тебе его, - заверил Тор, правильно истолковав негодование Локи. – Цверги клялись закончить к осени, так что твои украшения, должно быть, уже ждут нас в Асгарде.
Локи снова фыркнул. Украшения. Тору следовало бы сказать лучше, что он заскучал по Сив. Вообще странно, как это он так надолго оставлял свою драгоценную, в буквальном смысле и стараниями Локи, супругу. И словно бы вовсе не скучал по ней, и даже во сне имя Сив не слетало с его губ. Локи знал, потому что пару ночей промаялся бессонницей и от нечего делать слушал, как Тор бормочет во сне бессвязную нелепицу. В ней было много проклятий и указаний, как лучше бить того или другого противника, но ни разу не мелькало женского имени.
Сив, впрочем, встретила их у самых ворот Асгарда со всей почтительностью, положенной верной и любящей супруге. Она поклонилась Тору и принялась учтивыми словами выражать радость встречи; Локи, дожидавшийся окончания приветствий, рассеянно подумал, что Сив стоило бы поменьше внимания уделять этикету, и побольше – искренности. Сам он умел притворяться искренним куда лучше неё. И всё-таки интересно, с кем Сив наставляет мужу рога?
Локи решил выяснить это. Конечно, было сложно в таком вот обличьи следить за благородной асиньей, но нет ничего невозможного для того, кто увлечён поисками правды. Локи бродил по лугам, паркам и дорожкам Асгарда совершенно свободно, и то и дело натыкался то на одну, то на другую компанию, занятую беседой – а то и чем посерьёзней. Удивительней всего было то, что никто из пойманных врасплох не выказывал возмущения. Даже когда Локи ткнулся мордой между плечами Фрейи и Тюра, те лишь рассмеялись и продолжили целоваться, а Тюр вдобавок потрепал Локи по морде целой рукой и велел не подглядывать, а то ожеребится раньше срока.
Локи прищурился и запомнил это. Он запомнил ещё многое из того, что увидел, но никак не мог застать Сив на горячем. А ведь должно было быть что-то, отчего жена Тора встречает его с поклонами и сладкими речами, которые так же честны, как щедрый цверг.
Тор по-прежнему носился с Локи как с драгоценностью и никого к нему не подпускал, а к зиме окончательно, по мнению окружающих, повредился в уме. Локи тихо фыркал, слушая разговоры об этом, и весело думал, что было бы в чём повреждаться, а с Тора не убудет. И потом, ну что такого ужасного в желании приделать к конюшне сарайчик, в котором заботливый хозяин мог бы иногда ночевать? Локи был уверен, что Тор и в собственную спальню забрал бы его без колебаний, если бы только эта спальня не была отделена лестницей. С лестницами у Локи, как у всех лошадей, были серьёзные нелады.
В один из зябких осенних дней Тор пришёл к Локи раньше обычного и в дурном настроении. Погладив узкую морду, он вдруг сделал странное: потянулся вперёд и обнял Локи за шею, вдобавок уткнувшись лицом в гриву.
Локи изумлённо фыркнул.
- Знаю, - тоскливо заверил Тор, - знаю, ты не любишь, когда тебя трогают, моя крылатая вьюга. Потерпи минуточку. Я сейчас… сейчас уже отпущу.
Локи встревожился и дохнул Тору в ухо, а потом ещё и прихватил губами за волосы. Тор безнадёжно махнул рукой.
- Всё плохо, - доверился он. – Я всё ещё не король. Ну, это, положим, мелочи. Отец мною недоволен – вроде как я должен был не лаяться с великанами за остров Бьорн, а проявить… как это… политическую гибкость. Какая ещё, к ётуновой бабке, гибкость, да у них всё племя только молота и просит!
Локи тихо дышал Тору в шею и ждал главного. И не ошибся.
- Сив закатила мне скандал, - признался Тор. – Узнала о той добыче, что я отнёс цвергам за твою упряжь, и понеслось. Я плохой муж, не забочусь о ней, не приношу всё, что добыл в бою, какая-то лошадь мне дороже родной жены, ну и всё в том же духе.
Локи зафыркал угрожающе.
- Какая-то лошадь! – повторил Тор, спохватился и погладил Локи по плечу. – Да что ж такое, ведь Сив не дура, ну как она не видит, что ты – самая красивая, что второй такой нет? Я так и сказал, и она совсем взбесилась. А кроме того… - он помолчал, снова уткнулся Локи лбом в шею и сказал, - Локи нет в мире.
Локи изумлённо заржал.
- Нет, - повторил Тор. – Я что-то совсем за него встревожился – как-никак, с зимы не видал, - ну и пошёл к самсейским колдунам. Отсыпал им кошель золота, они зарезали быка, стали читать по костям и вычитали, что Локи, ётун его дери, куда-то подевался не только из Асгарда. Его нет нигде. Ни в Хельхейме, ни в Вальгалле, ни в Мидгарде – нигде. Как в воду канул. Вот как это может быть, чтобы аса не было ни среди живых, ни среди мёртвых?
Локи посмотрел на Тора с глубочайшим недоверием. Что тот не догадался, куда мог подеваться бог-обманщик, большим сюрпризом не было, но что он тревожился? Да притом настолько, что пошёл к колдунам, которых люто ненавидел, и проявил ту самую политическую гибкость, какой от него безуспешно добивался Всеотец?
- Верится с трудом, - согласился Тор, погладил Локи по шее и с усилием отодвинулся. – Только знаешь, Локи всегда был себе очень на уме. Он, конечно, ётуново отродье, характер у него… ну да ты сама знаешь. Но вот так пропасть – это уже чересчур. Что, если он вляпался куда-нибудь? Свалился, может быть, в пропасть или попался в сеть, или какой-нибудь ётун на свою голову захватил его в плен, а теперь и отпустить не может, и у себя оставить… ох.
Тор сжал виски ладонями, будто стараясь остановить мысли, и сказал жалобно:
- Видишь, мне как трудно думать. Голова того гляди лопнет. А у Локи мыслей втрое больше. Как он сам с собой уживается, не понимаю.
Вдесятеро, - подумал Локи, но был польщён. Он зафыркал Тору в лицо, мазнул губами по щеке. Тор рассмеялся.
- Моя серебряная девочка, - ласково сказал он, - ты одна меня понимаешь. Что же – может быть, колдуны и впрямь найдут его под Самайн, как обещали. Что гадать зря? Погляди-ка лучше сюда.
Из-за пазухи Тор вынул крохотный свёрток, не более ладони в ширину и весь обмотанный тонкой льняной тканью. По ткани рядами змеились руны, и Локи узнал пару защитных сочетаний. Он вопросительно заржал.
- Ага, - подтвердил Тор, - она самая. Посмотришь? Только посмотришь, клянусь.
Локи настороженно кивнул, не сводя взгляда с огромных лапищ Тора. Они при необходимости могли двигаться очень быстро, а что может быть проще, чем поймать кобылу, чьё брюхо висит чуть не до земли?
Тор медленно развернул тряпицу, заговорщически поглядел на Локи и отбросил последний уголок ткани. Локи ахнул. Он знал, что лошади не умеют ахать, но просто забыл об этом. И тело забыло тоже.
Тонкий звон наполнил конюшню, растаял в воздухе и отозвался нежнейшим перезвоном далёких серебряных колокольцев. В воздухе повисла тонкая серебристая дымка, а в ладонях Тора оказалась самая прекрасная упряжь, какую Локи видал в своей жизни, в том числе и лошадиной. Тончайшие ремни, пряжки, будто сотканные из инея, колокольцы и резное белое кружево, сделанное то ли из металла, то ли из драгоценных камней, то ли…
- Вот, - сказал Тор неловко и встряхнул небольшой клочок белого полотна. Оно развернулось, вспорхнуло невесомым крылом и замерло, почти касаясь Локи. – Попона. Она очень лёгкая. Сделана из русалочьих волос и тёплого снега. Примеришь?
Локи задумчиво перебирал копытами, затем кивнул. Тор накрыл его попоной, такой лёгкой, что Локи пришлось повернуть голову, чтобы увериться в том, что Тор не передумал на полдороге. Волшебная вещь была мягкой, почти неощутимой и очень тёплой. Локи тут же почувствовал, как расслабляется напряжённая спина, и сунул морду Тору в лицо, будто поцеловал.
-3-
- Ну вот, - растерянно сказал Тор, - ну что ты, девочка? Ты и большего достойна. Такая красавица, такая…
Локи фыркнул, прерывая поток похвал, и снова ткнулся Тору губами в лицо. Второго такого шанса могло и не представиться, и Тор вряд ли когда-нибудь ещё заслужит поцелуя, а Локи отчего-то хотелось узнать, как пахнет его дыхание.
Выяснилось, что мёдом. И немножко полынью, Один знает почему. Локи отодвинулся и сам наклонил голову, чтобы примерить оставшуюся сбрую. Вся она была тонкой, как паутина, и прочной, и прекрасной. Цверги не зря получили свою плату; вечером, отправившись гулять, Локи то и дело ловил на себе восхищённые взгляды. Это было такое новое чувство, что он даже чуточку опьянел от удовольствия. Одно дело было слушать восторги Тора, тот был неискушённым и примитивным типом, другое – чувствовать, что ни один из асов не остался равнодушен к твоей красоте. Локи подумалось даже, что он, может быть, зря так уж наслаждается всеобщим вниманием. К этому было легко привыкнуть, а что потом? В своём обычном виде Локи старался пореже привлекать к себе внимание, хоть хорошее, хоть дурное, так было удобнее и со временем стало получаться как-то само собой. Теперь он будто пал жертвой чужой изобильной любви: стоило ему показаться из конюшни, как асы и ваны чуть не наперегонки бежали к нему с морковью, хлебом и кусками колотого сахару. Его гладили – очень бережно и осторожно, - ему говорили слова восхищения, его даже заверяли в том, что жеребёнок, которого он родит, будет самым большим сокровищем Асгарда, и Локи всё чаще думал, что устроен очень примитивно, почти как Тор. Если бы у кого-то из всех этих асов хватило ума наговорить ему такую же кучу приятных и льстивых слов, пока он ходил на двух ногах, то он куда реже стал бы развлекаться за их счёт.
Дни делались всё холоднее, бока Локи – всё круче. Ему уже делалось тяжело не только бегать, но и быстро ходить, и он всё чаще мучился болями в спине и тревожным предчувствием будущего. Перекидываться теперь было категорически нельзя – Локи подозревал, что не прожил бы с жеребёнком таких размеров в брюхе и секунды, - и он одновременно мучился от желания вновь пройтись по лестнице и запереться в своих покоях и от желания остаться навсегда так, как есть: всеобщим любимцем. Любимицей. Только Сив не приходила баловать его, зато Тор старался за двоих. Перед самыми родами он выдраил конюшню дочиста, постелил в стойле стопку чистого полотна и долго-долго гладил Локи по морде и шее.
- Ничего не бойся, птаха, - сказал он спокойно. – Я принимал жеребят, а ты молода и здорова. Я тебе обещаю: всё будет как надо.
Локи, не удержавшись, ткнулся мордой в жёсткую, будто присоленную, ладонь, лизнул её.
- Сокровище, - нежно сказал Тор, погладил Локи между ушами. – Веришь мне. И правильно, я тебя не обижу. Тебе уже совсем недолго ждать – может, пару дней…
Боли у Локи начались той же ночью. Он стоял, упершись лбом в дощатую перегородку, и поднимал то одну, то другую ногу. И горбился. Ноги у него дрожали, но лечь было нельзя – это он откуда-то знал. Болело всё сильней, и страшно было упасть, а Тор, Фенрир его зажри, бродил где-то. Локи заржал негромко и отчаянно, думая о том, что если ему суждено умереть, недожеребившись, то вот это будет лучшая месть Асгарда за все его шутки. Он покрепче упёрся лбом в стену и снова заржал, на этот раз злобно.
Ну уж нет. Он вовсе не собирался доставлять асгардским выскочкам такое развлечение. По ногам его текло что-то тёплое; Локи заглянул себе под брюхо и убедился, что это не кровь, а воды. Боли сделались слабее, теперь в животе будто кто-то сжимал гигантскую ладонь и старался выдавить все кишки Локи наизнанку.
В ту секунду, как Локи совсем было решил подогнуть колени и немного отдохнуть, лёжа на груди, в конюшню ворвался Тор. Он был весь в крови, с молотом в руке, в шлеме и доспехах, с перекошенным от ужаса лицом.
Окончание в комментариях
URL записиБлагодарю альфа-ридеров за понимание и утешения.
Свадильфари/Локи, Локиторы в начальной стадии, НЦ-21, канонический квазимпрег. Закончено.
-1-
Скрежет и гром всё нарастали; шли они теперь не только с севера, но и с востока, и зимняя красная заря дрожала, будто испугавшись. Или это у Локи плыло перед глазами от усталости и гнева. Редкие снежинки оседали на ресницы, и Локи смаргивал их, чтобы лучше видеть. Ему казалось, что промёрз он насквозь, до хруста, и что не согреется уже никогда.
Ещё один камень встал на место. Локи закусил губу, прищурился, напрягся изо всех сил. Бесполезно. Вот в чём беда с племенем великанов: они упрямые, как камни. И такие же неуступчивые, твёрдые… бесхитростные, Фенрир их раздери!
Если бы Локи умел жалеть других, он, несомненно, пожалел бы этого гиганта. Но себя он жалел всё-таки больше, и потому глядел на огромного каменщика со смесью сочувствия и злобы. Гораздо лучше было бы отдать парню Фрейю; что в ней толку? Да и он вернул бы её через пару лет, утомившись капризами и своеволием.
Но если бы даже он и смог уговорить отдать Фрейю – а это было на грани осуществимого, - со светилами дела обстояли куда сложней. Никогда и ни за какие подарки Асгард не отдаст их, не останется в темноте. Брисиру надо было бы знать такие вещи, но в этой гигантской голове не помещается больше одной мысли за раз. Прямо как у Тора.
Вспомнив Тора, Локи зябко повёл плечами и снова поглядел на восток. Там гремело, сухие раскалённые зарницы предупреждающе посверкивали над промороженной равниной. Нет, с Тором тоже намечались определённые сложности. Сложностей не предвиделось только с этой проклятой стеной, такой нужной, такой высокой и надёжной, такой дорогой – и при том платить придётся ему, Локи, а вовсе не тем, кто обещал мастеру всё, что угодно. Они бы и бороду Одина пообещали, если бы Брисир попросил. А почему нет? Всё равно ведь отдуваться придётся не им, а Локи!
Он почувствовал, что действительно злится, и обрадовался. Может быть, это поможет выцедить из замёрзшего тела ещё немножко магии. Или злость прояснит голову и подскажет идею получше прежних. До сих пор отвлечь каменщика от работы не удавалось ничем. Локи пробовал уже всё. Оборачивался мухой и жалил то в глаз, то в шею, создавал иллюзии такие прекрасные и страшные, что самому делалось дурно, насылал на Брисира то снег, то ветер, пробовал даже разговаривать с ним, обернувшись мудрой старухой, самозабвенно врал, пугал, обещал, пытался отвлечь посулами, даже говорил правду – но всё это было примерно так же, как если бы он пытался уговорить окаменевший дуб обрасти яблоками. Нет, пожалуй, с дубом было бы проще. Великан хотел свою награду и ради неё собирался сделать всё, что обещал. Локи скрипел зубами от досады почище Торовых козлов, но что толку? Проклятый простак верил асам и не слышал доводов разума. Что бы Локи ни говорил, как бы ни уговаривал, Брисир только шёл мимо него, подгоняя своего жеребца, тащившего чуть не целые каменные горы.
Жеребец, к слову сказать, был прекрасный. Локи не отказался бы от такого, да и любой ас не отказался бы. Уж настолько в конских статях он разбирался. С узкой умной мордой и сливовыми глазами, с широкими, как тарелки, копытами и ровной спиной, весь блестевший от пота и инея и оттого казавшийся седым, Свадильфари работал чуть ли не больше самого Брисира, и у Локи сложилось определённое впечатление об этом жеребце. Он, во-первых, был куда умнее хозяина, а во-вторых – опасен. Конечно, если бы в косматую голову Брисира запала мысль о том, что асы собираются его обмануть, он вполне мог бы развалить не только стену, но и половину Асгарда, но Свадильфари едва не расшиб Локи голову, стоило тому подкрасться к уснувшему великану и попытаться наслать на упрямца хворь. Это уже было серьёзно. До сих пор с животными у Локи получалось лучше, чем с множеством людей, цвергов и прочих существ, ошибочно полагавших себя разумными. Но от этого жеребца у Локи мороз шёл по коже, и сохли губы, а сердце принималось биться в глотке. Отчего так – он не знал.
Гром грянул снова, уже ближе, и в нём ясно чувствовалось предупреждение. Ещё и Тор. С ним тоже всё было очень сложно, и Локи порой думалось, что единственным оружием, о которое вдребезги разбивается любая из его изощрённых выдумок, должна по праву считаться упрямая глупость. Как ни объясняй Тору, как ни старайся его обмануть, запутать, подвести к решению, заморочить голову или, напротив, раскрыть глаза на очевидные вещи, а итог один. Тор выслушает, насупясь от сложных слов, сведёт золотистые брови, и громыхнёт в ответ что-нибудь глупое. Или побагровеет и потянется за молотом; между прочим, добытым им, Локи. И вот она, благодарность.
В последнее время Тор хватался за молот чаще обычного, и это беспокоило Локи – в основном потому, что он не успел пока что разобраться в причинах стремительного ухудшения отношений. Конечно, они с Тором никогда не были на короткой ноге, но всё-таки соблюдали некий условный нейтралитет, а теперь Тор будто с цепи сорвался. Стоило Локи войти в залу, и у Тора делалось такое лицо, что Локи пару раз едва не перекинулся в муху, существо юркое и крошечное. В такое труднее попасть Мьёлльниром, а именно желание зашибить читалось в синих яростных глазах, и отчего так – Локи ещё не доискался.
Если проклятый Брисир успеет возвести свою ограду, нетрудно догадаться, кого асы призовут на помощь. И Тор не откажется, о нет. Локи пошевелил губами, окончательно замёрзшими, и вновь с гневом уставился на Свадильфари. Тот шёл, чуть не подметая гривой замёрзшую землю, и волок за собой каменную глыбу размером с дом.
Нет, это невозможно. Локи сощурился, чувствуя, как в голове оживает какая-то неясная щекотка; упоительное чувство рождающейся идеи. Этой щекотке он был обязан всей своей жизнью и тем, по какому руслу она потекла, и тем, что она была столь непростой и полной опасностей, и ещё тем, что она до сих пор продолжалась.
Отвлечь великана невозможно. Но и не нужно! Локи блестящими остановившимися глазами смотрел на коня. Холода он больше не чувствовал и только пытался вспомнить всё, что знал о лошадях. В голове у него вертелся словно бы блестящий шар, от которого во все стороны рассыпались колкие искорки мыслей, и в какой-то момент этот шар взорвался, оставив яркий свет и чистый восторг решения.
Нечего и думать, чтобы напугать эту вороную тварь или, скажем, покалечить, подсунув под копыто коварный камешек. Также бесполезно уговаривать или просить. Свадильфари, хотя и казался слишком умным для лошади, вряд ли внял бы даже самым убедительным словам. Оставалось одно, и Локи закусил губу, заставляя себя успокоиться. Всё его тело дрожало от напряжения, магия вернулась и плескалась теперь в каждой жилке, обжигая и будоража. Будто и не было нескольких дней тщетных усилий, дней отчаяния и бессильной злости, будто ему, Локи, и не представлялся летящий в лицо кулак Тора, а то и что похуже, даже в редкие минуты отдыха. Всё это было неважно, потому что он придумал. Придумал!
Локи заставил себя задышать ровнее, снова глянул на Свадильфари. Тот будто почуял что-то, приостановился и глядел теперь в ту сторону, откуда ожидал подвоха – и глядел прямо на Локи. Определённо, с этим конём что-то было очень не так, как с прочими, только вот что?
Очень осторожно, тщательно, заставляя бешено бьющуюся в теле магию течь ровной струйкой заклятия, Локи принялся превращаться в кобылу. Мелькнувшую было мысль обернуться другим жеребцом и, глядя по обстоятельствам, либо подменить Свадильфари, либо подраться с ним Локи посчитал последним всплеском самоубийственного отчаяния. Ну нет, он не сдастся. Длинные серые ноги в белых чулках. Нет, он всем ещё покажет. Длинная шёлковая грива до самой земли. И особенно Тору. Морда нежных и твёрдых очертаний – если бы речь шла о лице, Локи назвал бы её красивой. Да, и Одину тоже придётся утереться, потому что Локи не проигрывает. Что же, кажется, всё?
Он постоял ещё минутку, стараясь привыкнуть к новому телу. Не то чтобы на это требовалось много времени или усилий, просто в этот раз дело было куда серьёзней, чем обернуться, скажем, лососем, чтобы не замочить штаны, переправляясь через реку. Сейчас нужно было не просто быть лошадью – нужно было быть красивой лошадью. Соблазнительной лошадью. Такой, чтобы проклятый жеребец потерял всякое разумение. Локи тяжело вздохнул – звук получился фыркающим, нежным, и у ноздрей заклубился пар, - и тихо, призывно заржал.
Из-за длинной гривы он почти не видел равнины, и тряхнул головой, отбрасывая светлые пряди. Удивительно было, каким лёгким ощущалось тело. Если бы он был лошадью от рождения, то, конечно, не заметил бы разницы, но сейчас каждая мышца пела от наслаждения, и это было так похоже на магию, что Локи даже подумалось, что так же, как хороший конь создан для бега, он сам создан для волшебства.
Это была последняя его связная мысль. Тряхнув гривой снова, он выступил из-за голых деревьев, с упоением чувствуя, как хрустит и проламывается под копытами ледяная корочка, снова заржал – и вот на этот звук Свадильфари ответил. Локи услышал заливистое ржание, от которого у него захватило дух, как от глотка самого лучшего, самого пьяного мёда. Всё равно что бежать навстречу собственной победе, задыхаясь от радости и счастья – и он побежал, и даже, кажется, засмеялся, но вместо торжествующего смеха услышал лишь ржание.
С точки зрения кобылы Свадильфари был… неотразим. Локи остановился, едва услышав проклятия Бриснира – тот упал на землю с чудовищным грохотом и сидел теперь, рассматривая обрывки узды, - и подождал, пока Свадильфари не окажется рядом. У жеребца на это ушло не больше пары секунд, но Локи успел рассмотреть разлетевшуюся от бега гриву, мощные движения сильных ног, успел почувствовать дрожь, которой земля отзывалась на удары копыт. Что-то задрожало в нём тоже, и Локи затанцевал на месте, в который раз изумляясь тому, что вовсе нет необходимости притворяться животным. Им просто нужно стать, и дальше природа возьмёт своё. Не сын Лавейи, тряс сейчас головой и переступал на месте всеми четырьмя копытами, но та могучая кровь, что бежала теперь в нём. И не он сам заржал, призывно изгибая шею, и понюхал морду Свадильфари, и помчался, наслаждаясь лаской упругого ветра, собственной силой и красотой, стуком копыт и громким ржанием позади. Не он, задыхаясь от горячо стучавшей крови, нёсся по замёрзшей равнине, и не он остановился, взметнув целую тучу снега, и не он рассмеялся – заржал, - когда могучий Свадильфари, разогнавшись, едва не промчался мимо и лишь чудом остановился. Копыта его оставили в земле глубокие борозды, и Свадильфари снова заржал.
Локи будто раздвоился. Он и раньше чувствовал это, но никогда так полно. Когда превращаешься в зверя, сам делаешься зверем, и требуется множество усилий, чтобы вспомнить потом о том, кто ты и что ты. Сейчас Локи мог вспомнить, кто он и зачем он здесь, но не хотел этого. Свадильфари он отвлёк, и нужно было продолжать эту игру, чтобы жеребец не опомнился. Увести его подальше от грозного хозяина, чтобы жеребец не слышал криков, чтобы не помнил ни о чём – только о прекрасной, желанной и восхитительно недоступной кобыле, появившейся перед ним из чёрного голого леса.
Локи топнул ногой, фыркнул прямо в морду жеребцу – от того сладко и сильно пахло потом, овсом и снегом, - потёрся ноздрями о бархатные ноздри Свадильфари и снова заржал, перебирая ногами и подбрасывая круп. Насколько он мог судить, на жеребца это произвело впечатление: тёмные глаза теперь неотрывно следили за каждым его движением. Локи чуть согнул передние ноги в коленях, будто поклонившись. Не то чтобы он всерьёз намеревался кланяться коню, но этого отчего-то ужасно захотелось, и ещё – дёрнув ушами, рвануться и поскакать по кругу, вздымая снежные вихри. Не было нужды оборачиваться, чтобы знать, что Свадильфари скачет за ним, позабыв обо всём – то ли собственное, то ли животное чутьё подсказывало, что так оно и есть, и Локи скакал, прыгал, вертелся, останавливался и снова бежал, пока не почувствовал, что жар в теле стал слишком силён. Он остановился, всхрапывая и втягивая морозный воздух, и Свадильфари, наконец, догнал его, схватил зубами за потную холку, зафыркал в уши. Локи прижал уши и оскалился, но не стал отбиваться всерьёз. Всё равно он слишком устал. Он потянулся к Свадильфари, поражаясь тому, каким приятным теперь кажется запах конского пота, уложил свою морду жеребцу на плечо и прикрыл глаза.
Свадильфари будто понял его, дал передохнуть, и дальше они шли не торопясь. Лес и равнина остались позади, перед глазами расстилались розовые от рассвета холмы, в сине-жёлтом небе острыми рожками упирался месяц. Локи было так тихо и спокойно на душе, как давно уже не бывало, и он подумал – очень лениво – что оборачиваться назад никак нельзя. Не сейчас, по крайней мере. Свадильфари, обозлившись, попросту растопчет его, и даже если нет, то уж во всяком случае вернётся к хозяину и с удвоенными силами примется за работу. Самые ужасные трудяги – те, кому не досталось радостей плоти, уж это-то Локи знал хорошо. Впрочем, есть некоторые жуткие исключения. Вот, скажем, Тор. Давным-давно он женат на Сив, и что же? Даже это не сделало его нисколько менее злобным.
Воспоминание о Торе вызвало у Локи вздох, и Свадильфари понял его по-своему. Негромко заржав, он толкнул Локи мордой в плечо, пошёл, круто заворачивая к востоку. Чёрная шкура так и лоснилась в утреннем свете, и Локи пошёл бы следом только ради простого удовольствия любоваться этим красавцем, но был вдобавок заинтригован. Жеребец вёл его явно осмысленно; стоило Локи отстать, и Свадильфари оказывался рядом, подталкивал его мордой, ободряюще фыркал, нетерпеливо постукивал копытом по земле.
За холмами, теперь не розовыми, а словно бы посеребрёнными и вызолоченными одновременно, Свадильфари остановился и тряхнул гривой. Локи подошёл поближе, заглянул вниз и издал сдавленный звук изумления. До сих пор он и не знал, что лошади умеют изумляться, но зрелище стоило и большего. Долина вся сплошь заросла какой-то неизвестной травой. Жёсткие метёлки не осыпались за долгую зиму, а только кое-где согнулись под снегом, и сколько хватало взгляда, росла эта трава, названия которой Локи не знал. Будто замёрзшее море; от порывов ветра метёлочки шевелились, пригибались, шли волнами, стряхивали снег и распрямлялись, поднимая в воздух тонкую ледяную пыль. Солнце вынырнуло из-за горизонта, и пыль вспыхнула мириадами искр. Радуга появилась в мёрзлом воздухе, задрожала и опустилась, как занавес.
Локи был совершенно очарован. Он глядел на то, как шевелится под ветром это странное замёрзшее море, и нечаянно подумал о том, что некоторые из асов – да что там, многие, если не большинство! – могли бы поучиться у Свадильфари. До сих пор бывало так, что Локи дарили подарки, но только эти подарки были обычными. Тор, к примеру, однажды умудрился притащить ему окровавленную тушу вепря и свалить под дверью, и когда Локи принялся то ли шипеть, то ли орать, негодуя на такое подношение, только молчал и надувался дурной кровью, а потом треснул кулаком в стенку и ушёл, и… минуточку…
Свадильфари толкнул его мордой в плечо, и мысль ушла. Локи ступил в высокую траву, она приятно хрустела и щекотала бабки, и каждый шаг по ней поднимал облака снежной пыли, так что Локи скоро перестал видеть разгорающееся утро, а видел только плывущие перед самыми глазами тонкие вуали снежных радуг, неверных и хрупких. Свадильфари толкнул его носом снова, и Локи почуял запах текущей воды. Хватило одного удара копытом, чтобы проломить лёд, и сладкая, невероятно холодная, восхитительная вода потекла по языку. Локи пил жадно, а когда поднял морду, стряхивая капли, то увидал, что Свадильфари стоит и смотрит на него странным, почти человеческим взглядом. Или это сам Локи уже забыл о том, что такое – человеческий взгляд. Уже слишком давно на него смотрели в ожидании пакости, хмуро, зло, сердито, как угодно, но только не так, как сейчас смотрел жеребец. Восхищённо. С отчаянной просьбой и благородной сдержанностью. Неотразимо.
Что-то словно надорвалось в Локи от этого взгляда. Он оглянулся по сторонам, но не заметил никого; на всей огромной равнине они были вдвоём, он и Свадильфари.
И Локи решился. Он кивнул, игриво толкнул жеребца мордой, нетерпеливо переступил копытами и неторопливо пошёл, подминая метёлочки копытами. Свадильфари заржал тихо и восхищённо, прошёл мимо, задев его плечом, легко куснул за холку. Отчего-то это показалось ужасно приятным, и Локи остановился, наклонив голову и с наслаждением чувствуя, как Свадильфари кусает снова и снова. По всему телу шла горячая дрожь от этих укусов, и Локи почувствовал, как что-то тонко дрожит внутри, и что он, кажется, уже подставляет жеребцу собственный круп.
Он нарочно не смотрел назад. И специально не думал ни о чём, и в особенности о том, что в настоящую минуту на него громоздится тяжёлый жеребец, что Тор, наверное, умер бы от зависти, если бы увидел… и что это всё неважно, совершенно неважно. Свадильфари был тяжёлым, как гора, и копыта его скользили, а дыхание обжигало Локи шею, но он был вовсе не против. О, совершенно не против. На самом деле, он предпочёл бы… немного ещё. Он застонал, и что-то сжалось в нём, удерживая влитое семя, и следом от дурного предчувствия сжалось сердце. Локи опустил голову, стараясь справиться с внезапной слабостью, и думал лишь о том, что свалял дурака. Свадильфари получил своё, и теперь развернётся, вспомнит о хозяине… верно ведь? И помчится назад.
Но Свадильфари не помчался. Он стоял рядом, дожидаясь, пока Локи придёт в себя, и нежно толкнул его мордой, когда понял, что Локи уже может идти дальше, и шёл потом, неторопливо и мягко ступая, давая Локи отдышаться. Локи только тихо радовался тому, что у жеребца, кажется, нет в намереньях немедленно разворачиваться и нестись сломя голову достраивать стену, и есть ещё шанс…
К тому моменту, как Свадильфари привёл его в какую-то захудалую деревеньку из трёх домов и требовательно заржал, топая копытами, и в ответ на этот из ближайшей двери к ним обоим метнулась женщина, и назвала Свадильфари богом и господином – Локи, не стесняясь, заржал, - и завела их в неожиданно чистый сарай, где было сладкое сено, овёс и даже ломоть хлеба, присыпанный солью, - к этому моменту Локи окончательно уверился в том, что Брисир, несчастный трудяга, вполне заслужил свою неизбежную и скорую кончину. Если Тор не убьёт его, то Локи сам… ну, что-нибудь придумает. Потому что по доброй воле со Свадильфари не расстанется ни Брисир, ни он сам. Это был не просто жеребец; в деревеньке его почитали за божество, и Локи не уставал веселиться на этот счёт, и не уставал бегать по всей округе, разбрызгивая подтаивающий снег и заливистым ржанием подзывая Свадильфари к себе. Требуя не отставать. Тот и не отставал, и не делал ничего, что Локи не понравилось бы, и ночами спал рядом, а от бока его шло ровное тепло.
Всё это время Локи заставлял себя вспоминать о том, кто он и что он. Было слишком приятно быть кобылой, и он мог бы – и, пожалуй, втайне желал, - остаться так навсегда, при условии, что Свадильфари будет рядом, и женщина с почтительным лицом снова будет вычёсывать скребницей его шерсть – дело необычайно приятное, - и приносить ему ломтики сладкой моркови, и… нет, этого он не мог себе позволить, как бы ни хотел. Он всё-таки был бог, единственный бог в этом захудалом, заброшенном местечке. У него была ответственность и планы, и не для того он появился на свет, чтобы до конца дней носиться, стуча копытами.
Но ещё день. Ещё только один день. Это он мог себе позволить, и даже вполне безнаказанно. На западе, откуда-то очень издалека, чуть ли не от самого Асгарда, дико гремели громы – Локи поднял морду от корыта, из которого ел сладкий овёс, тихо заржал и покачал головой. Тор, разумеется. И Брисир. Возвращаться туда сейчас неблагоразумно, потому что Тор, начав махать молотом, не останавливается, пока не удовлетворится полностью… бедолага.
Ещё один день. Просто чтобы там, в благом Асгарде, улеглась пыль. За Свадильфари Локи был вполне спокоен: если уж этот конь сумел стать в глазах местных жителей богом, так не пропадёт и дальше.
В последнюю ночь Локи ткнул Свадильфари мордой и топнул копытом, требуя гулять. Жеребец глянул на него чуть удивлённо, но повиновался, и они вышли в наступающую ночь, уже отдающую запахом близкой весны. Снег под копытами чувствовался слабым и вязким, земля пахла пробуждающимися травами и водой, и Локи шёл, сам не зная куда, а Свадильфари шёл за ним.
В этот раз не жеребец, а он сам, Локи сын Лавейи, потребовал любви. Он толкал Свадильфари мордой, тёрся о него плечом и боком, перебирал копытами и подставлял холку под ровные белые зубы. Если бы кто-то в Асгарде прознал об этом… но здесь не было, хвала всему сущему, никого из Асгарда, а сам Локи никому, разумеется, не собирался рассказывать о том, как подставлялся, выпятив круп, под частые сильные удары, и каким удовольствием отзывалась в нём жаркая тяжесть взгромоздившегося жеребца. Никто не должен был узнать об этом, и никто не узнает, никогда.
Потом, когда они оба отдыхали, Свадильфари отошёл на пару шагов, опустил морду и зафыркал, подзывая Локи. Тот подошёл, остановился и понял, что должен уходить сейчас же. Иначе он не уйдёт отсюда никогда. Не сможет расстаться с этим жеребцом, в чьих жилах явно каким-то образом оказалась часть крови аса или великана, и притом лучшая часть.
Между широких копыт Свадильфари, в разрытом тающем снегу, росли из мягкой чёрной земли несколько тонких стебельков, а на концах их дрожали белые бутоны. Локи глядел на это подношение, и впервые в жизни жалел о том, что был рождён асом. Хуже того – что был рождён беспокойным богом, не умеющим жить в тишине и мире. Будь иначе, и он не ушёл бы отсюда… впрочем, и не оказался бы здесь.
Свадильфари поощряюще фыркнул и отступил на шаг. Локи наклонился к цветам и скусил их у самого основания; на вкус они были горьковато-сладкими, дурманными, холодными, и лучше всего на свете.
Они вернулись в стойло, и Локи уснул ненадолго, уложив голову на ровную широкую спину жеребца и слушая его дыхание, а потом проснулся и вышел наружу. Он шёл очень тихо и осторожно, не желая перебудить всю деревню, и побежал только когда оказался на знакомой равнине. Он нёсся, как бело-серая молния, шёлковая грива неслась за ним, в ушах гудела кровь, а во рту всё ещё стоял вкус цветов.
Несколько раз Локи останавливался и прислушивался. Но Свадильфари не нёсся следом, и это было очень хорошо и самую чуточку обидно. К утру Локи оказался у новой границы Асгарда – к изумлению Локи, Брисир не развалил её напоследок, - и с острым сожалением заставил себя перекинуться.
Ему немедленно сделалось дурно, и притом так, что он едва устоял на ногах. Дело тут явно было не в том, что до сих пор ног было четыре, а теперь стало две, и не в том, что он отвык от человеческого тела, и даже не в том, что лошадь, как он удостоверился, есть создание куда более изящное и лёгкое, нежели человек. Нет, дурнота была слишком сильна. Локи заподозрил даже, что напутал в заклинании, или что магия решила отомстить ему за долгое небрежение. Он постоял, стараясь дышать ровно и чувствуя отчаянную тошноту, на пустой желудок особенно отвратительную. Вдобавок у него ужасно болел живот, а болеть Локи не привык. Он всё-таки заставил себя пойти сквозь ворота и, шатаясь, добрался до своих комнат, где и свалился, свернувшись клубком и стараясь сквозь волны наплывающей боли понять, что же происходит.
Это не удалось; впрочем, Локи сумел подняться и даже дойти до пиршественной залы, и там его затошнило снова – от множества рож, пьяных ещё с прошлой, а то и с позапрошлой ночи, от седой бороды Одина, от Тора, храпевшего за столом, от смеси запахов мёда, мяса, крови и пота.
- Брисир мёртв? – спросил он главное. Всеотец кивнул и заметил, что заслуга Локи в том невелика, а честь победы принадлежит Тору.
Знал бы ты, - подумал Локи. В другое время он непременно ответил бы Одину как подобает, но сейчас тошнота и боль были слишком сильны, и пуще того он страдал от страха и непонимания происходящего. Оттого он сказал лишь:
- Что же, я рад. Нет ли чего-либо, что ещё срочно требуется от меня благому Асгарду?
Один сказал, что нет, ничего такого Асгарду пока не требуется, и Локи, чуть не падая, вышел. Боль делалась нестерпимой; он вроде бы притерпелся к ней, пока стоял перед Одином, но теперь она вернулась и терзала нутро. Пока он был кобылицей, ничего подобного не было… хм…
Впервые в жизни Локи превращался в кобылу прямо в Асгарде. Единственное, на что его хватило, так это на то, чтобы добраться до своих покоев и крепко запереться изнутри.
Едва лишь он обернулся снова, как боль исчезла. Локи удивлённо поглядел себе под брюхо, не обнаружил там ничего особенного и перекинулся в человека.
Боль немедленно впилась ему в живот. Локи даже застонал, так это было ужасно, и быстро обернулся вновь.
Спустя час он уже вполне ясно представлял себе происходящее и тихо, отчаянно фыркал, негодуя на собственную глупость и пытаясь сообразить, как же поступить в такой вот неоднозначной ситуации. Семя уронили, и оно стало прорастать. Локи совершенно не хотел знать, как скоро умрёт от боли, оставаясь человеком, и вместе с тем понимал, что оказаться в Асгарде в виде кобылы, вдобавок жеребой, пожалуй, самая неблагоразумная из всех его затей.
Нужно было уходить, и поскорее. Локи дождался глубокой ночи, перекинулся в человека и пошёл, постанывая от боли и спеша выбраться за ворота, обещая себе немедленно вновь обернуться кобылой, вот только пусть стены Асгарда окажутся позади.
У самых ворот его окликнули знакомым голосом; Локи едва не зарыдал от боли и отчаяния. Только Тора ему и не хватало именно сейчас. Тот будто чувствовал, когда его появление особенно некстати, и шёл к Локи, насупясь и свесив длинные крепкие руки. Деваться было некуда, и Локи остановился.
- Что тебе, Одинсон? – спросил он, отчаянно надеясь на то, что Тор быстро скажет, какого ётуна ему потребовалось, и уберётся с глаз долой. – Я думал, ты пируешь.
Тор кивнул. От него несло мёдом и чадом, и Локи затошнило снова. Он заставил себя вдохнуть холодный ночной воздух и стоять ровно, хотя хотел одного: перекинуться и ускакать. Немедленно. Прямо сейчас!
- Ну и? – нетерпеливо спросил он. – Что нужно тебе, благородный сын и наследник?
- Я убил Брисира, - гордо заявил Тор. Локи уставился на него. Не угроза? Удивительно. Впрочем, Тор ведь только начал. – Раскроил ему череп с первого удара.
- Счастлив слышать, - сухо ответил Локи, давя тошноту. – Дай-ка я угадаю: ты хочешь сказать мне, что не замедлишь повторить свой подвиг?
Тор заморгал, а Локи в мыслях проклял свой длинный язык. С Тором нужно было разговаривать медленно и простыми словами, и повторяя по два-три раза, и ещё переспрашивать, верно ли Тор понял. Неразумно было ставить его в тупик сейчас, когда у Локи было так мало времени. Он физически чувствовал, как бунтует и протестует тело, как пытается изгнать из себя нечаянный подарок.
- Прости, - неожиданно сказал Тор. Локи скрипнул зубами и тряхнул головой, отгоняя алую муть.
- Что? – спросил он, уверенный в том, что ослышался.
- Прости, - хмуро сказал Тор. Лоб у него прорезала глубокая морщина. Не лопнул бы от натуги. Локи подумал об этом и быстро спросил:
- За что ты просишь прощения?
Ему действительно было интересно. Даже сейчас, на грани обморока. Услышать из уст Тора слова извинения, даже такие неуверенные и грубые – это случается не со всеми и не каждый день. И к лучшему, пожалуй.
- Так за что? – поторопил он, чувствуя, что вот-вот упадёт. – Тор?
Вместо ответа Тор взмахнул рукой, будто человек, рассерженный чужой глупостью, и хотел сказать ещё что-то, но застыл, шевеля губами. Локи знал эти приступы немоты, они означали, что у родича появилось больше одной мысли зараз, и в любое другое время непременно остановился бы и терпеливо дождался бы результата Торовых умственных усилий, но жгучая боль снова сжала его нутро, и он не выдержал.
- Я спешу, - сквозь зубы сказал он и почти побежал прочь, надеясь на то, что у Тора хватит совести не бросаться в погоню. Он перекинулся в кобылу, едва отойдя от стен Асгарда, и едва не заржал от облегчения. Кажется, какой-то звук он всё же издал, потому что от ворот вновь донёсся голос Тора.
Локи замер. Тор звал его, потом послышались тяжёлые шаги. Очень тихо Локи отступил в сторону, шагнул ещё и ещё, и тут под копыто ему попалась ветка. Услышав предательский хруст, Тор обернулся на звук и увидал его.
Рот его по-детски округлился, и Тор едва не споткнулся. Локи и сам понимал, что увидеть такую красивую лошадь под самой Асгардской стеной, ночью, без седла и хозяина, когда искал совсем другого – знать бы ещё, что Тору потребовалось так спешно! – дело необычное. Он фыркнул и прижал уши, демонстрируя дурной норов.
- Ух ты, - совершенно как мальчишка, увидавший первую в своей жизни свою собственную лошадь, сказал Тор. Рука его тут же разжалась из кулака, нырнула куда-то к поясу. Локи следил за нею, опасаясь подвоха. Он знал, что бежать нельзя – Тор кинется вслед и схватит, - и надеялся только на счастливый случай. Заморочить голову Тору, будучи в этом обличье, он мог и не мечтать.
На широкой ладони, вновь выплывшей в темноту, лежало что-то. Локи снова прижал уши и отпрянул, скаля зубы. Тор заулыбался.
- Ну-ну, - сказал он ласково. Ласково! Локи впервые в жизни слышал в этом голосе настоящую ласку. И восхищение. – Какая ты красавица. Иди сюда, я не обижу. Видишь – сахар. Это тебе. Надо же, какое чудо…
Тор говорил ещё что-то, в равной степени успокаивающее и бессмысленное, но Локи не слушал слов, слишком изумлённый тем, что Тор в принципе может произнести более трёх слов подряд, и притом таким ласковым голосом.
До сих пор Локи был свято убеждён в принципиальной неспособности Тора к подобным подвигам, и потому оставался на месте. Кроме того, сахар показался ему чрезвычайно соблазнительным угощением, и во рту появилась слюна. Он всё-таки сейчас был кобылой, и к тому же непраздной, а сахар был хотя и запылённым, но необыкновенно многообещающим. Тор всё продолжал говорить, и в этом обычно грубом голосе слышалась такая нежность, такое утешение и спокойная уверенность, что Локи почти против воли сделал шаг вперёд и снял подношение с грубой, жёсткой ладони, на которой не было живого места от мозолей.
Это немного отрезвило Локи. Он ведь знал, почему у Тора такие жёсткие руки, и с молотом тот был неразлучен, а пятью минутами ранее зачем-то рассказал Локи о том, что разбил голову великану. Это всё было крайне интересно, непонятно и подозрительно, так что Локи, взяв сахар, немедленно отступил назад и прижал уши, готовясь обороняться.
Тор одобрительно кивнул и рассмеялся. Не загрохотал с небес, не заржал, как пьяный цверг, не злобно захохотал, раскручивая на руке Мьёлльнир – нет, это был смех. Настоящий смех, в котором не было угрозы. Удивительное дело. Локи нервно переступил на месте и впервые подумал о том, что Тор, может быть, не настолько безнадёжен, как принято считать. По крайней мере с лошадьми у него получается почти неплохо – вот и он, Локи, уже почти готов подойти и обнюхать…
- Видишь? – спросил Тор, показывая ему раскрытые ладони и не двигаясь с места. – Я не бросаюсь. Не буду тебя обижать. Ты ведь совсем дикая девочка, правда?
Локи фыркнул и снова ударил копытами о землю, но на Тора это не произвело ни малейшего впечатления. Он снова кивнул и сказал:
- Я так и подумал, едва тебя увидал. У тебя нестриженая грива, и я знал бы, если бы ты была чья-то. Как же ты сюда забрела, хотел бы я знать?
Тут Локи посетила гениальная идея. На сей раз она не сопровождалась щекоткой и искрами, а просто… просто стала очевидной. Идти ему было некуда. Он мог бы вернуться к Свадильфари, но это было слишком опасно – во-первых, слишком велик был риск до конца своих дней остаться кобылой, во-вторых, Локи не хотел так надолго покидать Асгард. Мало ли что может стрястись без его присмотра! Теперь ему предлагали защиту и помощь, стоило только подойти. Что бы ни говорили о Торе, а с животными он обращался хорошо, достаточно было вспомнить, какую виру он взял с человека, случайно повредившего ногу его козлу. И он был достаточно глуп, чтобы не догадаться о том, что Локи – не обычная кобыла. Вдобавок это была прекрасная шутка – жить под самым носом у Тора и морочить ему голову долгих одиннадцать месяцев, или сколько там принято носить жеребят.
Тор, будто почувствовав перемену в его настроении, ободряюще улыбнулся. Ободряюще. Такого Локи тоже не видал ещё ни разу в жизни. Он подошёл, зафыркал Тору в ухо, удивился тому, как иначе воспринимается запах сейчас, когда ушла тошнота и боль. Тор осторожно погладил его, и Локи передёрнул шкурой от удовольствия. Да, Тор при всех его недостатках всё же умел обращаться с лошадьми. Локи не сомневался, что только что, подманивая дикую кобылу, Тор сказал ей – ему! - больше ласковых слов, чем собственной жене за все годы брака. Это было в некотором роде справедливо. Локи рассмеялся, услышал собственное ржание и пошёл за Тором, предвкушая скребницу, попону и еду.
Одинсон не разочаровал его. Во-первых, у него хватило чутья или ума, или всего сразу, чтобы не ставить Локи к прочим лошадям. Во-вторых, он сам, не доверяя конюхам, вычистил его так, что шерсть заблестела, и при этом сказал столько ласковых и восхищённых слов, что Локи слегка испугался – как бы Тор не лопнул от такого перенапряжения. В-третьих, он накормил и напоил Локи, и потом долго гладил по шее и холке, размышляя вслух, и это было настолько смешно и интересно, что Локи едва удерживал себя от громкого ржания.
- У тебя шкура как лунный свет, - восторженно говорил Тор, оглаживая Локи по шее. – Но я не хочу называть тебя Звёздочкой или, к примеру, Луной. Такие имена подходят драным сельским клячам, а ты… царица. Настоящая царица. Никогда ещё не видел такой красивой кобылы, а уж я их перевидал…
Да уж. Локи фыркнул, вспомнив Сив.
- И ты никак не можешь носить одно из смертных имён, - проговорил Тор, щекоча его пальцем под челюстью. – Они для тебя слишком просты. Как же мне тебя назвать, милая?
Милая. Локи снова зафыркал, скосился на Тора и поразился напряжённой работе чужой мысли. Тор шевелил губами, закатывал глаза, кривился и морщился, и был похож на мальчишку, решившего построить настоящий замок из соломы и веточек.
- Плохо, что я не знаю, как тебя назвать, - почти жалобно сказал Тор. – Я не слишком хорош в разговорах, а от книжек у меня болит голова. Но знаешь, я сейчас вспомнил, как в Вальгалле чествуют эйнхериев.
Локи приподнял морду, заинтригованный донельзя. То, что Тор не назвал его какой-нибудь Белянкой или Найдёнкой, было поразительно. А при чём тут эйнхерии, Локи и сам хотел бы знать.
- Их всегда называют не впрямую, - пояснил Тор, гладя Локи по морде. – Ну вот как скала плеч, например – голова. Понимаешь?
Локи ободряюще фыркнул.
- Я знал, что ты умница, - влюблённо сказал Тор. – Так вот тебе подойдёт настоящее имя, только я никак не могу решить, какое. Цветок ветра?
Локи топнул ногой.
- Ну хорошо, - понял Тор, - согласен, это глупо. Но как тогда?
Локи поднял морду к потолку и заржал. То ли от этого звука, то ли от чего другого, но под крышей проснулась какая-то птаха и зашлась заполошным щебетом. Локи заржал снова, и Тор медленно кивнул.
- Птица зимы, - сказал он медленно. – Да?
Что же – Локи не был против. Он милостиво кивнул и дунул Тору в лицо, а потом закрыл глаза. Тор – удивительное дело! – понял, кивнул в ответ и отошёл.
- Спи, - сказал он ласково, поправил на Локи попону и снова погладил по спине. – Спи, красавица. Обещаю, утром я сам выведу тебя побегать.
Локи сонно вздохнул и позволил себе, наконец, расслабиться. Разоблачение ему не грозило, и можно было хоть немного передохнуть.
Наутро он устроил показательный скандал. Он фыркал и ржал, скалил зубы, бил копытами, танцевал, поднимался на дыбы и кусался, он вышиб дверь стойла одним ударом задних копыт, и всё это потому, что Тор его обманул. Вместо привычной красной физиономии перед Локи появился какой-то посторонний конюх, и мириться с этим Локи не собирался.
Тор влетел в конюшню как раз в тот момент, когда призванные на помощь конюхи окружали Локи, забившегося в угол денника, и намеревались поймать его верёвками. Локи же собирался биться до последнего, потому что ему было что терять и совершенно не хотелось обзаводиться подковами и, чего доброго, тавром. Потому он наклонил голову, прядая ушами, и обводил конюхов многообещающим взглядом налитых кровью глаз.
Тору хватило одной секунды. Только что перед Локи мелькали петли, верёвки, сети и мешки, руки и перекошенные рожи, и вот всё это исчезло, будто сметённое вихрем, и конюхи повалились на истоптанный пол, зажимая кто разбитый нос, а кто и голову. Тор орал так, что Локи против воли напугался, а потом и разозлился. В конце концов, это было дело Тора, его обещание – и никто не тянул его за язык, - и своим нервным пробуждением и боевым утром Локи был обязан именно ему.
Потому Локи заржал, ударил копытами в заднюю стену, и снова был поражён тем, как Тор, едва глянув на него, превращается из тупого орудия убийства в нежно воркующего влюблённого, готового на всё ради предмета своего восхищения.
- Девочка моя, прости, - бормотал Тор покаянно. Один из конюхов не в добрый час попытался, стеная, подняться с каменного пола. Тор, не глядя, пнул его сапогом. Локи удовлетворённо фыркнул. – Эти ётуновы отродья тебя напугали, моё сокровище, моя серебряная птаха…
Локи сощурился, но Тор был явно совершенно искренен. Он сыпал нежными словами, от которых Локи хотелось поочерёдно зарыдать от хохота и положить голову Тору на плечо. Пусть чешет; это у него получалось, в конце концов, вполне достойно.
- Я должен был быть в Мидгарде, - объяснял Тор, поднося Локи свежей воды и охапку сена. – Я думал, что вернусь к сроку, но, видишь, опоздал – там мне попался такой упёртый великан…
Локи приподнял голову от сена и вопросительно фыркнул.
- Здоровенный, как три меня, - понял Тор, - весь синий, как утопленник, и вдобавок кидал в меня глыбами камня с горы. А под горой...
Локи выслушал и про гору, и про великана, и про славную битву, и про добычу. Тор, увлёкшись, размахивал руками и описывал каждый из добытых трофеев, и выглядел таким мальчишкой, что Локи поневоле заслушался.
- …чистого золота, - сказал Тор, - но тебе я принесу другую сбрую.
Локи подозрительно фыркнул и сузил глаза.
- Только для выезда, - заверил его Тор. – Я отдам все эти золотые вещи цвергам, их племя умеет ковать из всего на свете. Пусть сделают тебе сбрую и всё, что полагается, из пения немого, и из тёплого снега, из дыхания реки и паутины сновидений. Вот такая это будет упряжь, моя ледяная красавица, и никто не положит её на тебя, покуда ты не захочешь примерить узду, клянусь.
Локи снова зафыркал, и Тор рассыпался в заверениях, что уж эта-то клятва будет им исполнена полностью и в срок. Вид у него был искренний и настолько несчастный, что Локи позволил погладить себя по морде и вывести во двор.
Больше никто из чужих к нему не входил. Зато Тор приходил ежедневно, сам кормил, поил, чистил и водил гулять, сам гладил и расчёсывал гриву, сам убирал в стойле – последнее Локи буквально потрясло, - и говорил обо всём, что приходило ему в голову, так что к лету Локи знал о Торе больше, чем его родная мать, и почти совсем привык к нему.
-2-
- Птица зимы, - сказал однажды Тор, и глаза у него были грустны, - хотел бы я знать всё же, откуда ты взялась. Может, это не случайно, что я нашёл тебя в ту же ночь, как пропал Локи… и никто, ты понимаешь, не знает, где он.
Локи пренебрежительно заржал. Тор вздохнул.
- Понимаю, ты никак не можешь знать, где его ётуны носят, - он помолчал, взял скребницу и предложил, - давай я вычешу тебя ещё разок? У тебя такая мягкая шерсть, и гладкая, как девичья ложь…
Комплимент был сомнительным, но Локи милостиво позволил чесать себя тонким гребешком и даже поворачивался, чтобы Тору было удобней.
- И не то чтобы я так уж горевал о нём, - проговорил между тем Тор, без особенных усилий возвращаясь к предыдущей теме разговора, - но без Локи в Асгарде как-то… как в застоявшемся бурдюке, того и гляди, запахнет кислым. И он пропадал и раньше, но сейчас что-то особенно невовремя и надолго.
Локи вопросительно скосился на него и толкнул мордой. Тор ласкающе огладил щёку и скулу, похлопал по шее и сказал:
- Понимаешь, Локи – умный. Ётуны его раздери, он даже слишком умный. Вот мне досталась сила, тебе и Сив – красота, а ему досталась хитрость, и притом столько, что я удивляюсь, как это он ещё не бегает лисицей по лесам.
Локи был изумлён тем, что Тор мало того что думает о нём, так ещё и вполне правильно, и поощряюще фыркнул Тору прямо в ухо. Тот сморщился, рассмеялся и вновь сделался серьёзен.
- Слишком умный, - повторил он, в задумчивости проводя гребнем по длинной пряди из хвоста Локи. – Всякий раз, как я его вижу, у меня руки чешутся доказать ему, что я небезнадёжен. Ну да, хотя бы и Мьёлльниром. Мне бы понравилось, если бы этот стервец меня хоть немного уважал!
Локи фыркнул.
- Глупо, согласен, - печально согласился Тор, - но так уж вышло, что этот ётунов сын мне по душе. Хотел бы я с ним подружиться, а то и…
Он осёкся, взял другую прядь и замер так, с гребешком в одной ручище.
- Не знаешь, отчего я тебе об этом говорю? – спросил он и сам себе ответил, вздохнув. – А кому бы я ещё мог сказать? Сив терпеть его не может. Отец… терпит, надо полагать. А я не сказал ему ни слова благодарности за Мьёлльнир.
Локи припомнил, как саднили шрамы на губах, и дёрнул шкурой. Будь он способен говорить – наговорил бы сейчас множество ядовитых слов о цене чужой благодарности, и об асах как таковых, и о том, каково это – раз за разом вытаскивать благой Асгард из ётуновой задницы, получая в награду лишь угрозы и подозрения. Будь он способен… но он не был. Брюхо его понемногу тяжелело, и он даже не пробовал оборачиваться, подозревая, что это будет означать как минимум очень много боли, а то и что похуже. Тор всё бормотал что-то ласковое, гладил и вычёсывал ему шкуру, но блаженная истома и покой оставили Локи, и он отвернулся от Тора, и вдобавок чуть не наступил ему на ногу.
Отчего, - хотелось ему закричать, - ну вот отчего ты, такой здоровенный и глупый тип, умеешь говорить ласковые слова только лошадям? Жизнь несправедлива. Почему с поддельной кобылой ты и внимателен, и умён, и сейчас вот не настаиваешь на том, чтобы продолжать чесать мне хвост, а только гладишь, и гладишь успокаивающе, правильно, как раз так, как нужно – отчего всё это достаётся кому угодно, даже приблудной кобыле, но только не Локи?
Тор оставил его в покое, а вечером зашёл с целым пучком моркови и протянул Локи, будто прося прощения. Локи не взял бы угощения, но к вечеру у него разыгрался аппетит, а морковь была свежей и сладкой, и Тор, по счастью, молчал. Выяснилось, что молчать он тоже умеет правильно – не хмуро, не грозно, не злобно, а как-то уютно и мирно. Локи мог бы представить, как Тор сидит вечерами у очага с Мьёлльниром на коленях, чистит его куском замши, слушает треск пламени в очаге, и вокруг царит такое же вот уютное молчание. Локи всегда не хватало именно этого; сам он был вечно на взводе, и порой страшно уставал от самого себя, и от собственной гениальности, и от необходимости постоянно думать, и от огромного мира, требующего обязательно вмешаться и всё в нём перекроить по-своему, и случалось так, что усталость толкала его на опасные глупости. Если бы можно было иногда помолчать с кем-нибудь вот так, как сейчас, жизнь была бы куда приятнее.
Локи тяжело вздохнул и взял морковь. На секунду ему показалось, что Тор вот-вот поцелует его в морду, но тот, подавшись вперёд, только сказал:
- Это нестрашно, правда. У тебя будет хороший жеребёнок.
Локи сощурился и приподнял одно копыто, собираясь ударить. Чрезмерно осведомлённый Тор злил ещё сильнее, чем глупый Тор, в муках собирающий непокорные слова.
- Бедняжка, - ласково сказал Тор, оглядывая Локи. – Совсем извелась здесь, в тёмном сарае… послушай, я собираюсь в Мидгард, в священные рощи. Там много свежей травы и есть где побегать. А то мне кажется, ты заскучала здесь. Хочешь?
Локи, действительно маявшийся со скуки – жизнь в стойле не предполагала множества развлечений, - оценил эту перспективу как заманчивую и пошёл вслед за Тором, даже не повредничав ради приличия.
- Всё ты понимаешь, - вздохнул Тор, ласково погладив Локи по шее. – Совершенно всё. Не будь ты такой красавицей, я бы решил, что ты чья-нибудь волшба, но говорят же, что любое зло так или иначе себя проявляет. Вон Локи, к примеру…
Локи, обожавший сплетни о себе, прихватил Тора губами за ухо и вскоре пожалел об этом. Всю дорогу до Мидгарда Тор жаловался Локи на него самого, его невыносимый характер, его проделки и особенно – ядовитый язычок.
Поначалу заинтересовавшись этим разговором, Локи вскоре заскучал, потому что все рассказы Тора заканчивались одинаково.
- И тут он сказал мне… - говорил Тор, - а я чуть не треснул его Мьёлльниром. И треснул бы, да толку? Локи есть Локи.
Да уж, это было верно. Имей Локи возможность ответить словами, и он сказал бы сейчас, что и Тор есть Тор. Безнадёжный случай, когда вполне достойное содержимое облечено в чудовищно грубую оболочку. Правда, и к ней, как выяснилось, можно было привыкнуть. Даже найти в совместном времяпровождении некоторые приятные моменты. Всё лето и часть осени Тор провёл в Мидгарде, бродя от одной священной рощи к другой, и Локи бродил за ним. Лето было временем гроз, а священных рощ в Мидгарде было немало. Смертные, как Локи быстро выяснил, обожали Тора самозабвенно, и тот отвечал им полной взаимностью. Нечисть пугалась громов и разбегалась, и жители окрестных селений приносили к особым камням убитую дичь, молоко и хлеб, порой даже цветы. Последние всегда доставались Локи.
Асгард, казалось, остался где-то бесконечно далеко. Будто бы его никогда и не было, а были только рощи, реки, в которых Локи купался, солнце, гревшее ему шкуру и широкие поля, по которым было так приятно скакать и бродить. И Тор. Тор тоже был. Солнце вытравило рыжину из его волос, вызолотило кожу, и теперь Локи готов был признать, что Одинсон не уродлив. А когда возвращается из леса, волоча за собой добычу – даже красив. И когда бежит с Локи наперегонки в воду, поднимая тучи брызг и хохоча – тоже. И когда носится, будто мальчишка, под тёплым дождём, не боясь промочить штаны. И когда сидит ночью, уставясь в небо, и думает о чём-то своём. Локи говорил себе, что всё дело тут только в том, что Тор – единственный ас, способный разговаривать с кобылой на равных, но всё равно не мог отделаться от ощущения странной и почти ненормальной близости. Может быть, потому Локи быстро приучился не вздрагивать всем телом от грома и не пугаться, когда Тор раз за разом швырял молот в небеса, и те отзывались сухим треском и зарницами, а потом набухали сизым и чёрным, оглушительно грохотали и проливались на землю. Тор шёл от одного селения в другое, везде заботясь о том, чтобы прогнать накопившуюся за зиму дрянь, выжечь её молниями и смыть ливнями, и Локи понемногу начинал проникаться этим занятием. Тор оказался совсем недурным спутником. Он не храпел, мылся дважды в день, не брезговал есть за одним столом со смертными, и… словом, будь он чуточку немного более отёсан, этот здоровенный тип, будто вырубленный из янтарной глыбы, и умей он чуть лучше выражать свои мысли и чуть пореже махать кулаками… впрочем, что толку мечтать? Локи всё чаще задумывался о том, что лето окончится, и окончится осень, а зимой придёт его срок, и, родив, он мгновенно перекинется. И выпьет мёда, и запрётся у себя, и не выйдет, покуда не перечитает все книги, по которым ужасно соскучился. И всё пойдёт как прежде: Тор будет ненавидеть его и то и дело хвататься за оружие, Локи будет презирать грубую силу и изводить родича тонким ядом насмешек и ехидства, а то и чем посущественней. Всё вернётся на свои места и станет как было. Он не знал, радоваться ли этой перспективе, и всё чаще чувствовал себя сбитым с толку. Жеребёнок в нём всё рос; может быть, дело было и в этом тоже. Быть женщиной, пусть даже и кобылой, и вдобавок носить будущую жизнь означало, помимо прочего, сталкиваться с неожиданными реакциями собственного тела. Локи охватывал то беспричинный страх, то столь же беспричинный восторг, и порой он спал целыми днями, а порой не мог уснуть и ночью, и Тор, зевая и ворча сквозь сон что-то успокаивающее, гладил его по холке и уговаривал отдохнуть. Локи отчего-то вовсе не злился на него за собственную слабость – дело неслыханное. Обычно именно этот несправедливый перевес в силе доводил Локи до белого каления и вынуждал раз за разом морочить, издеваться, путать и обманывать, подсмеиваться и оставлять в дураках. Когда не цепляешься плечами за дверные косяки в главном зале, а из оружия у тебя лишь острый ум да ядовитый язык, поневоле невзлюбишь тех, кому Всеотец щедрой рукой отсыпал силы и всеобщего одобрения. Удивительно было, как всего одно обстоятельство, будто камень, брошенный в воду, меняет всё вокруг: теперь Локи не злился на Тора. Он даже почти не злился на Всеотца. Он просто жил, тихо и мирно, и жеребёнок в нём уже начинал шевелиться.
К осени лес вокруг превратился в щедрую, осыпанную тускнеющей зеленью и зарождающимся золотом картину, а бока Локи округлились так, что иногда делалось тяжело бежать. Тор разговаривал с ним всё нежней, старался не уходить надолго, гладил и успокаивал, баловал без меры и не позволял уставать. Когда же первый дождь промочил желтеющие листья и серую шкуру Локи, Тор с сожалением вздохнул.
- Придётся нам возвращаться, милая.
Локи протестующе заржал. Он не хотел возвращаться в Асгард; нет, ни за что. Он хотел остаться здесь. И он не хотел зимы, это он-то, Локи Лавейсон!
- Понимаю, - сказал Тор, и Локи не пришло в голову фыркнуть презрительно, потому что Тор действительно понимал. – Но нельзя всю жизнь скитаться по лесам. Меня ждёт жена, тебя – тёплая конюшня и подарок.
Локи затопал копытами и мотнул гривой. Она так отросла, что стлалась по траве, и Тор подхватывал её, заплетая в косицы, а порой, стыдясь самого себя, украшал цветами.
- Я только покажу тебе его, - заверил Тор, правильно истолковав негодование Локи. – Цверги клялись закончить к осени, так что твои украшения, должно быть, уже ждут нас в Асгарде.
Локи снова фыркнул. Украшения. Тору следовало бы сказать лучше, что он заскучал по Сив. Вообще странно, как это он так надолго оставлял свою драгоценную, в буквальном смысле и стараниями Локи, супругу. И словно бы вовсе не скучал по ней, и даже во сне имя Сив не слетало с его губ. Локи знал, потому что пару ночей промаялся бессонницей и от нечего делать слушал, как Тор бормочет во сне бессвязную нелепицу. В ней было много проклятий и указаний, как лучше бить того или другого противника, но ни разу не мелькало женского имени.
Сив, впрочем, встретила их у самых ворот Асгарда со всей почтительностью, положенной верной и любящей супруге. Она поклонилась Тору и принялась учтивыми словами выражать радость встречи; Локи, дожидавшийся окончания приветствий, рассеянно подумал, что Сив стоило бы поменьше внимания уделять этикету, и побольше – искренности. Сам он умел притворяться искренним куда лучше неё. И всё-таки интересно, с кем Сив наставляет мужу рога?
Локи решил выяснить это. Конечно, было сложно в таком вот обличьи следить за благородной асиньей, но нет ничего невозможного для того, кто увлечён поисками правды. Локи бродил по лугам, паркам и дорожкам Асгарда совершенно свободно, и то и дело натыкался то на одну, то на другую компанию, занятую беседой – а то и чем посерьёзней. Удивительней всего было то, что никто из пойманных врасплох не выказывал возмущения. Даже когда Локи ткнулся мордой между плечами Фрейи и Тюра, те лишь рассмеялись и продолжили целоваться, а Тюр вдобавок потрепал Локи по морде целой рукой и велел не подглядывать, а то ожеребится раньше срока.
Локи прищурился и запомнил это. Он запомнил ещё многое из того, что увидел, но никак не мог застать Сив на горячем. А ведь должно было быть что-то, отчего жена Тора встречает его с поклонами и сладкими речами, которые так же честны, как щедрый цверг.
Тор по-прежнему носился с Локи как с драгоценностью и никого к нему не подпускал, а к зиме окончательно, по мнению окружающих, повредился в уме. Локи тихо фыркал, слушая разговоры об этом, и весело думал, что было бы в чём повреждаться, а с Тора не убудет. И потом, ну что такого ужасного в желании приделать к конюшне сарайчик, в котором заботливый хозяин мог бы иногда ночевать? Локи был уверен, что Тор и в собственную спальню забрал бы его без колебаний, если бы только эта спальня не была отделена лестницей. С лестницами у Локи, как у всех лошадей, были серьёзные нелады.
В один из зябких осенних дней Тор пришёл к Локи раньше обычного и в дурном настроении. Погладив узкую морду, он вдруг сделал странное: потянулся вперёд и обнял Локи за шею, вдобавок уткнувшись лицом в гриву.
Локи изумлённо фыркнул.
- Знаю, - тоскливо заверил Тор, - знаю, ты не любишь, когда тебя трогают, моя крылатая вьюга. Потерпи минуточку. Я сейчас… сейчас уже отпущу.
Локи встревожился и дохнул Тору в ухо, а потом ещё и прихватил губами за волосы. Тор безнадёжно махнул рукой.
- Всё плохо, - доверился он. – Я всё ещё не король. Ну, это, положим, мелочи. Отец мною недоволен – вроде как я должен был не лаяться с великанами за остров Бьорн, а проявить… как это… политическую гибкость. Какая ещё, к ётуновой бабке, гибкость, да у них всё племя только молота и просит!
Локи тихо дышал Тору в шею и ждал главного. И не ошибся.
- Сив закатила мне скандал, - признался Тор. – Узнала о той добыче, что я отнёс цвергам за твою упряжь, и понеслось. Я плохой муж, не забочусь о ней, не приношу всё, что добыл в бою, какая-то лошадь мне дороже родной жены, ну и всё в том же духе.
Локи зафыркал угрожающе.
- Какая-то лошадь! – повторил Тор, спохватился и погладил Локи по плечу. – Да что ж такое, ведь Сив не дура, ну как она не видит, что ты – самая красивая, что второй такой нет? Я так и сказал, и она совсем взбесилась. А кроме того… - он помолчал, снова уткнулся Локи лбом в шею и сказал, - Локи нет в мире.
Локи изумлённо заржал.
- Нет, - повторил Тор. – Я что-то совсем за него встревожился – как-никак, с зимы не видал, - ну и пошёл к самсейским колдунам. Отсыпал им кошель золота, они зарезали быка, стали читать по костям и вычитали, что Локи, ётун его дери, куда-то подевался не только из Асгарда. Его нет нигде. Ни в Хельхейме, ни в Вальгалле, ни в Мидгарде – нигде. Как в воду канул. Вот как это может быть, чтобы аса не было ни среди живых, ни среди мёртвых?
Локи посмотрел на Тора с глубочайшим недоверием. Что тот не догадался, куда мог подеваться бог-обманщик, большим сюрпризом не было, но что он тревожился? Да притом настолько, что пошёл к колдунам, которых люто ненавидел, и проявил ту самую политическую гибкость, какой от него безуспешно добивался Всеотец?
- Верится с трудом, - согласился Тор, погладил Локи по шее и с усилием отодвинулся. – Только знаешь, Локи всегда был себе очень на уме. Он, конечно, ётуново отродье, характер у него… ну да ты сама знаешь. Но вот так пропасть – это уже чересчур. Что, если он вляпался куда-нибудь? Свалился, может быть, в пропасть или попался в сеть, или какой-нибудь ётун на свою голову захватил его в плен, а теперь и отпустить не может, и у себя оставить… ох.
Тор сжал виски ладонями, будто стараясь остановить мысли, и сказал жалобно:
- Видишь, мне как трудно думать. Голова того гляди лопнет. А у Локи мыслей втрое больше. Как он сам с собой уживается, не понимаю.
Вдесятеро, - подумал Локи, но был польщён. Он зафыркал Тору в лицо, мазнул губами по щеке. Тор рассмеялся.
- Моя серебряная девочка, - ласково сказал он, - ты одна меня понимаешь. Что же – может быть, колдуны и впрямь найдут его под Самайн, как обещали. Что гадать зря? Погляди-ка лучше сюда.
Из-за пазухи Тор вынул крохотный свёрток, не более ладони в ширину и весь обмотанный тонкой льняной тканью. По ткани рядами змеились руны, и Локи узнал пару защитных сочетаний. Он вопросительно заржал.
- Ага, - подтвердил Тор, - она самая. Посмотришь? Только посмотришь, клянусь.
Локи настороженно кивнул, не сводя взгляда с огромных лапищ Тора. Они при необходимости могли двигаться очень быстро, а что может быть проще, чем поймать кобылу, чьё брюхо висит чуть не до земли?
Тор медленно развернул тряпицу, заговорщически поглядел на Локи и отбросил последний уголок ткани. Локи ахнул. Он знал, что лошади не умеют ахать, но просто забыл об этом. И тело забыло тоже.
Тонкий звон наполнил конюшню, растаял в воздухе и отозвался нежнейшим перезвоном далёких серебряных колокольцев. В воздухе повисла тонкая серебристая дымка, а в ладонях Тора оказалась самая прекрасная упряжь, какую Локи видал в своей жизни, в том числе и лошадиной. Тончайшие ремни, пряжки, будто сотканные из инея, колокольцы и резное белое кружево, сделанное то ли из металла, то ли из драгоценных камней, то ли…
- Вот, - сказал Тор неловко и встряхнул небольшой клочок белого полотна. Оно развернулось, вспорхнуло невесомым крылом и замерло, почти касаясь Локи. – Попона. Она очень лёгкая. Сделана из русалочьих волос и тёплого снега. Примеришь?
Локи задумчиво перебирал копытами, затем кивнул. Тор накрыл его попоной, такой лёгкой, что Локи пришлось повернуть голову, чтобы увериться в том, что Тор не передумал на полдороге. Волшебная вещь была мягкой, почти неощутимой и очень тёплой. Локи тут же почувствовал, как расслабляется напряжённая спина, и сунул морду Тору в лицо, будто поцеловал.
-3-
- Ну вот, - растерянно сказал Тор, - ну что ты, девочка? Ты и большего достойна. Такая красавица, такая…
Локи фыркнул, прерывая поток похвал, и снова ткнулся Тору губами в лицо. Второго такого шанса могло и не представиться, и Тор вряд ли когда-нибудь ещё заслужит поцелуя, а Локи отчего-то хотелось узнать, как пахнет его дыхание.
Выяснилось, что мёдом. И немножко полынью, Один знает почему. Локи отодвинулся и сам наклонил голову, чтобы примерить оставшуюся сбрую. Вся она была тонкой, как паутина, и прочной, и прекрасной. Цверги не зря получили свою плату; вечером, отправившись гулять, Локи то и дело ловил на себе восхищённые взгляды. Это было такое новое чувство, что он даже чуточку опьянел от удовольствия. Одно дело было слушать восторги Тора, тот был неискушённым и примитивным типом, другое – чувствовать, что ни один из асов не остался равнодушен к твоей красоте. Локи подумалось даже, что он, может быть, зря так уж наслаждается всеобщим вниманием. К этому было легко привыкнуть, а что потом? В своём обычном виде Локи старался пореже привлекать к себе внимание, хоть хорошее, хоть дурное, так было удобнее и со временем стало получаться как-то само собой. Теперь он будто пал жертвой чужой изобильной любви: стоило ему показаться из конюшни, как асы и ваны чуть не наперегонки бежали к нему с морковью, хлебом и кусками колотого сахару. Его гладили – очень бережно и осторожно, - ему говорили слова восхищения, его даже заверяли в том, что жеребёнок, которого он родит, будет самым большим сокровищем Асгарда, и Локи всё чаще думал, что устроен очень примитивно, почти как Тор. Если бы у кого-то из всех этих асов хватило ума наговорить ему такую же кучу приятных и льстивых слов, пока он ходил на двух ногах, то он куда реже стал бы развлекаться за их счёт.
Дни делались всё холоднее, бока Локи – всё круче. Ему уже делалось тяжело не только бегать, но и быстро ходить, и он всё чаще мучился болями в спине и тревожным предчувствием будущего. Перекидываться теперь было категорически нельзя – Локи подозревал, что не прожил бы с жеребёнком таких размеров в брюхе и секунды, - и он одновременно мучился от желания вновь пройтись по лестнице и запереться в своих покоях и от желания остаться навсегда так, как есть: всеобщим любимцем. Любимицей. Только Сив не приходила баловать его, зато Тор старался за двоих. Перед самыми родами он выдраил конюшню дочиста, постелил в стойле стопку чистого полотна и долго-долго гладил Локи по морде и шее.
- Ничего не бойся, птаха, - сказал он спокойно. – Я принимал жеребят, а ты молода и здорова. Я тебе обещаю: всё будет как надо.
Локи, не удержавшись, ткнулся мордой в жёсткую, будто присоленную, ладонь, лизнул её.
- Сокровище, - нежно сказал Тор, погладил Локи между ушами. – Веришь мне. И правильно, я тебя не обижу. Тебе уже совсем недолго ждать – может, пару дней…
Боли у Локи начались той же ночью. Он стоял, упершись лбом в дощатую перегородку, и поднимал то одну, то другую ногу. И горбился. Ноги у него дрожали, но лечь было нельзя – это он откуда-то знал. Болело всё сильней, и страшно было упасть, а Тор, Фенрир его зажри, бродил где-то. Локи заржал негромко и отчаянно, думая о том, что если ему суждено умереть, недожеребившись, то вот это будет лучшая месть Асгарда за все его шутки. Он покрепче упёрся лбом в стену и снова заржал, на этот раз злобно.
Ну уж нет. Он вовсе не собирался доставлять асгардским выскочкам такое развлечение. По ногам его текло что-то тёплое; Локи заглянул себе под брюхо и убедился, что это не кровь, а воды. Боли сделались слабее, теперь в животе будто кто-то сжимал гигантскую ладонь и старался выдавить все кишки Локи наизнанку.
В ту секунду, как Локи совсем было решил подогнуть колени и немного отдохнуть, лёжа на груди, в конюшню ворвался Тор. Он был весь в крови, с молотом в руке, в шлеме и доспехах, с перекошенным от ужаса лицом.
Окончание в комментариях
@темы: ас из асов, копирайт, красота
-
-
03.08.2013 в 04:19-
-
03.08.2013 в 04:21