тем более все как бы намекают, что не надо заниматься ерундой
и свои глубокие мысли оставь при себе что ли

Дин/Эйдан. Кинк на пальчики Эйдана.
вот эти пальчики


Ричард заглянул в трейлер Дина, небезосновательно надеясь, что найдёт там и Эйдана. Ему надо было поговорить с обоими парнями, обсудить один очень важный вопрос. Впрочем, когда он увидел Гормана и Тёрнера, все вопросы разом вылетели из головы, он замер в недоумении и сумел только выдохнуть: «Чем вы занимаетесь?»
В голове всплыли все сплетни, все смешки и все шепотки, которые он слышал про ребят от коллег. Ну а что ещё можно было подумать, увидев лежащего на кровати Эйдана со свешенной ногой, и Дина, который нежно держал его ступню в своих ладонях, покрывал невесомыми поцелуями пальцы и щиколотку и ласково шептал: «Мальчик мой, самый дорогой, самый хороший, самый любимый мальчик, самый красивый мой, драгоценный»
Парни объяснили ему, что занимаются терапией, воспитанием чувства уверенности у Эйдана и повышения его самооценки. Ричард хотел было недоверчиво хмыкнуть, но сдержался и только уточнил, удивлённо приподняв бровь, а в чём та самая терапия заключается. Тёрнер сел, поджав под себя босые ноги, Горман устроился с ним рядом, пригласили присесть и Армитажа, и Дин вызвался объяснить.
Ричард был настроен весьма скептически, но всё-таки он пообещал себе, что выслушает все оправдания, что не будет перебивать и насмешничать, что не будет вспоминать увиденную изящную ступню, умопомрачительные пальцы и бледность кожи. Последнее оказалось самым тяжёлым, но он был джентльменом вот уже много лет и умел брать себя в руки, когда это было необходимо.

Месяцем раньше:
Синхронный поклон в дверях хоббичьей норы удалось снять только с сорок шестого дубля, да и вообще в тот день было много косяков, Джексон сердился, все переживали, а Эйдан так просто страдал. Нет, по нему не было заметно, конечно, но Дин уже слишком хорошо знал друга, умел видеть незаметное и читать между строк. Тёрнеру было плохо, и когда, казалось, бесконечный съёмочный день, наконец-то, закончился, Горман затащил «младшего братца» в свой трейлер и устроил допрос с пристрастием. Что не так, почему Эйдан не уверен в себе, зачем он так близко к сердцу принимает ругань Питера. Тёрнер пробовал было отшутиться, но Дин умел быть настойчивым и занудным, когда надо. Младший друг признался, что на самом деле всегда чувствует жуткую неуверенность в себе, боится и зажимается перед камерой, чувствует себя недостойным всех этих ролей и восхищения, но ведь он не может подводить всех тех, кто в него верит, надо быть лучшим, надо быть прекрасным, надо, чтобы никто не увидел этой неуверенности, чтобы никому даже в голову не пришло, как Эйдану на самом деле тяжело.
Горман был совершенно озадачен, это во-первых. И понял, что должен с этим что-то сделать, это во-вторых. Он всё больше проникался симпатией к Тёрнеру и иногда ему казалось, что это его настоящий младший братишка, судьба ему подарила, вручила в обе руки, а значит он теперь за всё ответственный.
Когда надо, Дин умел быть не только настойчивым и занудным, но и очень аккуратным. Бережно расспросил Эйдана про его самооценку, попытался разобраться, откуда комплекс неполноценности. Что самое интересное, ему это удалось. Они долго-долго разговаривали, дошли в разговоре до счастливого босоногого детства, и выяснилось, что малыша-Эйдана не целовали в розовую атласную пяточку, не говорили ему необходимых слов: «Мой самый любимый, самый красивый малыш, самый дорогой на свете мальчик».
Совершенно ошарашенный Дин предложил это исправить. Немедленно. Так как, когда это касалось Эйдана, слова у него не расходились с делом, он завалил друга на кровать, стянул с него кроссовок и носок, бережно взял его ступню в ладони, поцеловал, обжигая горячим дыханием и ласково сказал: «Красивый».
Тёрнер взвыл, резко дёрнул ногой, едва не заехав Дину в нос и смущённо объяснил, что всегда боялся щекотки. Потом успокоился и ещё более смущённо признался,что ему понравилось, он готов повторить, а что щекотно, так хрен с ним, потерпит. Горман снова поцеловал ногу, мягко помассировал ступню и подушечки пальцев, огладил каждый палец отдельно, любуясь их совершенством, щекочуще подул на ступню, сам хмыкнул насмешливо, а потом приник в долгом поцелуе. «Хороший» - нежно прошептал он. «Самый хороший, самый красивый, самый любимый».
На следующий день Джексон отдельно похвалил Тёрнера. Дин и Эйдан заговорщически переглянулись, улыбнулись друг другу краешками губ. С тех пор так и повелось, после съёмочной площадки Горман тащил младшего друга к себе или сам приходил к нему и интенсивно занимался с ним психотерапией. Эйдан стал гораздо спокойнее, пропала общая нервозность, которую раньше он весьма искусно прятал за бесшабашным смехом. Парни ближе, ещё ближе насколько это возможно, узнавали друг друга, прорастали друг в друга и понимали, что связаны неразрывно, и связь эта становится крепче с каждым днём. Весь каст видел, что дружба идёт ребятам только на пользу.

Армитаж задумчиво склонил голову, признал, что терапия хороша и вышел, вежливо попрощавшись. Так и не вспомнил про дело, с которым приходил к своим «племянничкам». Ему надо было многое обдумать, в том числе и про себя самого. Снова старательно прогнал из памяти картинки совершенной ступни с умопомрачительными пальцами. Задумался, а всего ли ему хватало в детстве? И где бы взять друга, который поможет ему стать увереннее? Впрочем, это уже совсем другая история...